Время просить прощения

Вернувшись на свое место, открыл люк и стал вылезать. Только когда почти вылез, услышал голос радиста:

– Сева, ты куда?

– О, очнулся. Млять, я жариться в этой банке не собираюсь! – рявкнул я и спрыгнул на землю.

Оглядев башню, разглядел дыру с кулак примерно. Обернулся и увидел удаляющиеся машины Афонина. Куда они собрались, и что мне теперь делать?

Слышу кашель и ругань из танка, приникаю к люку. Радист кашляет, но не пытается вылезти. Подаю руку и зову его, наконец, тот меня разглядел и начал движение. Что за тормоз, хуже меня!

– Надо башню проверить, вдруг кто живой, – сказал я радисту, когда тот улегся на траве. – Да и валить надо…

– Откроем люки, дым уйдет, и уедем. Машина-то на ходу? – ожил наконец радист.

– Была, по крайней мере, – пожал я плечами.

– Помоги мне, чего-то меня сильно тряхнуло, да и башкой приложился крепко.

Вдвоем с радистом мы забрались на башню и смогли открыть люк командира, так как заперт тот не был. Каково же было наше удивление, когда мы разглядели живого наводчика, ну и верхнюю часть командира. Его просто перерезало пополам, надо же так, а? Наводчик сидел и выл, склонившись вперед.

Радист тряс за плечо наводчика, а я решил посмотреть за холм, вдруг немцы сюда едут, вот будет сюрприз. Забираясь по взбитой гусянкой нашего танка земле, я несколько раз упал, но все же залез. Осторожно выглядывая поверх кустов, увидел, наконец, перед собой поле боя. Танков на нем было… Пипец как много. Наших вроде больше, подбитых, но и немецкие стоят. Хорошо, что были они, скажем так, далековато. Убедившись, что прямо сейчас нам ничего не угрожает, посмотрел в сторону ушедших танков Афонина. Далеко ушли, интересно, и куда?

– Сев, надо к своим выбираться, Валентину, похоже, крошкой глаз выбило…

Ой, блин, даже смотреть на это не хочу, опять блевану.

– Дым вышел? – спрашиваю я, подходя к танку.

– Да, вполне нормально, – кивает сверху радист.

– А чего там с пушкой?

– Пока не понятно, я сяду на место командира, попробую башню. Помоги, лейтенанта вытащить.

Вдвоем мы смогли вытащить то, что осталось от командира, я снова блевал, да и радист чуть позже тоже не удержался. Зрелище было не для слабонервных, не для меня то есть. Сколько я такого уже повидал после встречи с дедом, а привыкнуть к этому все одно не могу. Внутренности так и крутит, того и гляди, у самого наружу вылезут.

Видимо, немецкий снаряд, пробивший броню, что-то повредил, так как мы не смогли крутить ее. Смотрела она чуть в сторону, видимо, как стояла, так и заклинило после попадания.

Устроившись на своем месте, развернул танк буквально на месте и застыл.

– А куда ехать-то? – задал я, как думаю, самый глупый вопрос.

– Машина неисправна, выходим из боя.

– Не взгреют? – с опаской посмотрел я на радиста.

– Конечно нет, говорю же, танк небоеспособен.

Вышли из боя, вашу в транспорт! Низина, в которой мы укрывались, оказалась совсем короткой, и, проехав в сторону позиций нашей армии буквально метров триста, мы оказались в открытом поле. Хорошо, радист сидел на месте командира и заметил это вовремя.

– Севка, назад, быстро!

А я прямо задницей ощутил, как рядом с танком лопнул снаряд. Взрыв было почти не слышно за шумом мотора, но танк серьезно так качнуло.

– Лишь бы не разули, тогда точно хана!

– Эй, у тебя тут что-то звенит! – крикнул я радисту, услыхав какое-то зудение справа от себя. Продолжая ворочать рычаги, я уводил танк из-под обстрела.

– Черт! – Как радист смог извернуться, я не понял, но через несколько секунд он уже схватил рацию и стал отвечать. – Так точно, товарищ комбат, никак нет, товарищ комбат… Убит командир танка, тяжело ранен наводчик… В строю механик-водитель и радист… Не имею возможности… Башню заклинила… Виноват… Слушаюсь!

Я уже убрал танк назад, за бугор, и по нам никто не стрелял, но стоять на месте было опасно. Вот же вляпались, ни туда, ни сюда…

– Сев, дан приказ найти позицию и помочь в силу возможностей…

– А чем? Они там сдурели, что ли? – возмущениям моим не было предела. Как это – помочь? А нам кто поможет?

– Бой идет в стороне, из кустов мы можем пока лупить во фланг, нас тупо не заметят, а если и заметят, ничего не смогут сделать, они-то на поле, укрытий нет.

– Это ты только что придумал? – съязвил я.

– Комбат приказал, он и разъяснил, что к чему, – не замечая моего сарказма, ответил радист.

– Дело за малым: ты стрелять-то умеешь? – вновь хмыкнул я.

– А ты как будто не умеешь?! – на полном серьезе, заявил напарник. – Мы ж вместе учились, каждый должен уметь подменить выбывшего из строя члена экипажа.

– Я не умею стрелять! – выкрикнул я.

– Да не ори, ты веди главное, я шучу же. Лейтенант тебя всегда ограждал от всех занятий и работ, ты ж у нас лучший водитель в батальоне, – сказано было таким тоном, что хотелось как-то даже гордиться тем телом, в которое меня занесло.

Интересно, а как можно быть лучшим водителем на танке? Тут уж или можешь ехать, или нет. Я-то вообще ничего не умею, это тело само все делает, я только наблюдаю, ну, еще запоминать пытаюсь.

– Подожди, сейчас осмотрюсь, пригляжу позицию, тогда и рванем. Горючки как?