Время шинигами

Стопка свидетельств о рождении накренилась и рухнула, рассыпавшись по полу огромным бумажным цунами. Документы запорхали по комнате, точно стая птиц. Я прикрыла лицо руками, пытаясь хоть что-то разглядеть. Остальные спрятались под столами, лисица-ёкай заскулила в объятиях Нивена.

Вихрь бумаг превратился в ураган – тяжелые свитки стало затягивать внутрь. С громоподобным грохотом стопки книг рухнули и заскользили к центру комнаты, пока смерч не засосал и их. Чернильницы опрокинулись на пол и разлетелись на осколки, залив половицы чернильной кровью.

С тихим гулом, словно земля вот-вот должна была провалиться под нашими ногами, ураган начал оседать. Бумаги зависли в воздухе, собираясь все ближе и ближе друг к другу, а потом приняли форму дракона.

Над нами навис бумажный змей: его глаза были черными кругами мокрых чернил, а зубы – клочками разорванного пергамента, свисающего под губой. Развернутый свиток образовал его изогнутую шею, от которой красными и золотыми листами гофрированной бумаги спускался по спине величественный плащ. Изо рта существа выскользнул острый бумажный язык, с него стекали, падая на пол, капли чернил.

– Кёринрин! – воскликнула Тамамо-но Маэ, бросаясь вперед с распростертыми объятиями.

Дракон зашипел на нее, его горячее дыхание разметало разбросанные бумаги. Тамамо-но Маэ взвизгнула и, тут же обратившись лисицей, спряталась за мной.

– Что это такое? – прошептал Нивен, держа перед собой свиток, словно оружие.

– Дух познания, – ответила я, подходя к дракону ближе. – Ёкай.

За прошедшие десять лет я успела изучить всех ёкаев своего царства, но кёринрина никогда не встречала. Поговаривали, что брошенные свитки, оставленные без внимания в течение многих лет, иногда могут превращаться в этих драконов мудрости.

Эта находка была намного удачнее, чем человек или жнец. Возможно, дракон действительно способен нам помочь.

– Невероятно, – сказал Цукуёми, шагнув ближе и наклонив голову, чтобы изучить ёкая получше. – Я никогда их прежде не видел. У меня в бумагах всегда порядок, так что не было и шанса, что там заведется кёринрин.

Дракон спокойно смотрел на Цукуёми, словно изучал его столь же пристально, как и тот – его.

– Он опасен? – прошептал Нивен.

– Он состоит из бумаги, – ответила я, указывая на двенадцать свечей в люстре над головой. Вряд ли победить дракона из оригами очень сложно.

– Я не был бы так уверен, что он не сможет нам навредить, – возразил Цукуёми. – У китайцев есть один вид казни, называемый линчи, – смерть от тысячи порезов.

Действительно, края бумаги дракона могли посоперничать по остроте с катаной Идзанами. Представив, как я пробегаю по ним пальцами, я почти почувствовала боль от пореза. Дракон смотрел на меня с кривоватой ухмылкой, вероятно догадываясь, о чем я думаю. Впрочем, кёринрин мало чего не знал.

– Если это дух познания, то выходит, что он может знать о правнуке Икки? – спросила Тамамо-но Маэ, оскалившись и отступив от кёринрина, когда тот вытянул шею, чтобы обнюхать ее. Один из его длинных усов задел мое плечо, порвав рукав.

– Будем надеяться, – сказала я, отходя немного назад. – Дракон, помоги нам.

Кёринрин уставился на меня, раздувая бумажные ноздри, и произнес:

– Тогда Его Величество Идзанаги объявил персикам: «Коль вы помогли мне, помогите и всему живому».

Он как будто рассказывал сказку – казалось, его голос был создан, чтобы поведать древние легенды о захватывающих путешествиях, от его глубокого спокойного тембра тряслись половицы. Но что все это значило?

Я нахмурилась и перевела взгляд на Цукуёми. Тот моргнул и уставился в стену, словно копаясь в воспоминаниях в поисках информации, которая помогла бы расшифровать ответ дракона.

– Персики? – переспросил Нивен, почесав затылок.

– Поэт Басё использовал псевдоним Тосэй, который означает «зеленый персик», – ответил кёринрин. – То была дань уважения китайскому поэту Ли Баю, чье имя означает «белый цветок сливы».

Это ёкай или ходячая энциклопедия? Я забарабанила пальцами по стойке, впервые пожелав, чтобы Цукуёми, как обычно, все объяснил, но он лишь продолжал тупо смотреть в стену.

– Цукуёми, – я наконец обратилась к нему, – ты…

Дракон повернулся к Цукуёми.

– Имя божества, которое родилось, когда он омыл свой правый монарший глаз, было Цукуёми – владыка Луны и ночи.

Цукуёми наконец оторвал взгляд от стены и, прищурившись, посмотрел на кёринрина.

– Это цитата из «Кодзики», – сообщил он.

– «Кодзики», также известный как «Фурукотофуми», – это японская древняя летопись о событиях, таких как…

– Ладно, хватит, – вклинилась я, подняв руку. – Ты умеешь только цитировать?

– Ты не видишь ничего, кроме цветка. – Дракон оскалился в ухмылке. – Ты ни о чем не можешь думать, кроме луны.

– Полагаю, что это так, – согласился Цукуёми, сложив руки на груди.

Я подавила желание начать биться головой о ближайший стол. Разумеется, нам ничего не давалось легко. Мы нашли ёкая, обладающего бесконечными знаниями, но он не может ничего анализировать – только повторять за нами как попугай.

– Ладно, – вздохнула я, массируя лоб. – Просто скажи мне, где меч Икки из Кагосимы.