Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди

Впоследствии (примерно в 973 году), когда он вспоминал о своем посольстве, Адальберт писал так: «Послы Елены, королевы ругов, принявшей крещение в Константинополе при императоре константинопольском Романе, явившись к королю, притворно, как выяснилось впоследствии, просили назначить народу епископа и священников…». Не принципиально то, что Адальберт путает Константина VII и Романа II, хотя и правильно указывает принятое при крещении св. Ольгой имя Елена (дано оно было в честь Елены Лакапины, супруги-базилиссы Константина VII). Принципиально то, что он не может объяснить смысл посольства – зачем русские послы занимались «притворством», зачем они «зазывали» германское посольство в Киев? Не баловства же ради! О чем-то же велись переговоры с правительницей Руси! Но содержание их Адальберт не раскрывает. Быть может потому, что не может (и не хочет) поведать миру, что из-за его нерешительности упущена была возможность династического и, как следствие, военно-политического союза Аахена и Киева. Быть может, именно по этой причине епископ по возвращении из Руси вынужден был довольствоваться скромным местом аббата Вайсенбургского монастыря в Эльзасе, где и занялся дополнением «Хроники» своего земляка Регинона.

Союз этот был нужен Германии больше чем Руси – для обеспечения безопасности своей восточной границы от беспокойных чехов, венгров и поляков, которые, будь они зажаты с двух сторон (на востоке – Русью и на западе – Германией), умерили бы свои амбиции и свернули бы свою активность. Очевидно, св. Ольга могла пойти на многое при решении вопроса о династическом браке. Но епископ Адальберт либо не пожелал рисковать, либо был очень плохим дипломатом и не хотел увязывать церковную проблематику с политикой. В результате он остался только «живой телеграммой» между княгиней и своим королем, а посольство его – недоумением для историков, которые то полагают, что обмен посольствами был задуман правительницей Руси как мера политического давления на несговорчивую Византию, то полагают, что посольство Адальберта, явившись в Киев, застало изменившуюся политическую реальность. Собственно, верно и то, и другое. Конечно, обмен посольствами должен был показать византийцам, что у Киева есть и иные возможности. И, конечно, ситуация серьезно изменилась: смерть унесла принципиального Константина VII и у власти оказался легкомысленный и склонный к самым невероятным поступкам Роман П. Если убедить отца не представлялось возможным, то добиться желаемого от сына не представляло большого труда. Отметим, что известие о посольстве Адальберта не спровоцировало Романа II отказаться от союза с Русью, в то время как в отношении императорского титула он не пошел на встречу ожиданиям Оттона I. Почему эти возможности так и остались не реализованы? Прежде всего потому, что Роман недолго пробыл на престоле, а стареющая Ольга уже в силу возраста не могла приехать в Константинополь. Будь больше времени и будь больше сил у княгини, она бы, скорее всего, «дожала» бы юного императора. Проблемы могли быть только с получением согласия Святослава.

Впрочем, можно понять и осторожность Адальберта, который не случайно же был назначен послом и не мог не понимать всех нюансов ситуации. Если княгине нужно было продемонстрировать свою самостоятельность византийцам, то Оттон Великий, намеревавшийся объявить себя в Риме императором (с этой целью он и отправился через Альпы в Италию), нуждался в лояльности Византии, которая должна была согласиться с легитимностью императорских регалий, которыми облекался германский король. В противном случае Оттон I оставался бы самозванцем. Но в такой болезненной для Константинополя ситуации не следовало византийцев раздражать дополнительно: ведь Оттон понимал, что Русь рассматривается в Византии как сфера именно ее влияния. Неразумно в создавшейся ситуации делать такие шаги, которые могли бы быть рассмотрены в Константинополе как посягательство на интересы Империи. С другой стороны, крайне неразумно игнорировать инициативу из Киева: в перспективе (и, возможно, отнюдь не отдаленной) это могло обернуться потерей стратегического характера.

Итак, решение должен был принять Оттон Великий, который вернулся в Германию только в 966 году и уже императором. Можно было предметно говорить с Русью о браке, тем более что и Матильда вошла в возраст. Однако, много воды утекло за это время. Во-первых, князь Святослав, разгромивший Хазарский каганат в 965 году, вряд ли готов был в принципе на какой-то к чему-либо обязывающий его брак. Да и действия его, направленные на создание собственного удела вне Киевской Руси на берегах Черного моря, явно не могли поощрять рассудительную княгиню к тому, чтобы рассматривать его в роли потенциального жениха: св. Ольга не могла не видеть, что продолжателем ее дела Святослав не будет. Однако, речь могла идти о детях Святослава и, прежде всего, о возраставшем при дворе княгини (поскольку Святослав постоянно отсутствовал в Киеве) внуке Ярополке. По возрасту он вполне подходил в женихи Матильде.