Время святого равноапостольного князя Владимира Красное Солнышко. События и люди

Но случилось для Ярополка Святославича самое худшее, и в этом он мог винить только самого себя. Огромная армия его противников приближалась к стенам Киева и была преисполнена решимости добиться победы. «И пришел Владимир к Киеву с большим войском, – пишет Нестор, – а Ярополк не смог выйти ему навстречу и затворился в Киеве со своими людьми…». «Не смог», потому что людей было недостаточно? Оставалась одна надежда на киевские стены, да на поддержку жителей города. Надежда, надо сказать, весьма обоснованная. Киевляне были многим обязаны Ярополку Святославичу: после суровых лет под властью Святослава Игоревича, с восстановлением торговли всей Руси с Византией, стольный град вновь начал процветать. Кроме того, насколько можно понять из летописей, Ярополк не имел склонностей к террору и относился к правителям миролюбивым. Надо полагать, более всего он мог надеяться на защиту христианской общины Киева, уже к тому времени многочисленной и весьма влиятельной. Христиане видели в Ярополке продолжателя дела, начатого св. Ольгой. Правда, упрочение положения этой общины должно было обострять отношения с оставшейся массой языческого населения. Однако, как известно, восстаний или простых столкновений на религиозной основе в Киеве за время княжения Ярополка I не было. Известная политическая ловкость в маневрировании между христианами и язычниками требовалась и, видимо, проявлялась великим князем. К сожалению для Ярополка Святославича, его политической воли и темперамента хватало только на столицу Руси, но не на саму Русь, которая в виде огромной армии заявила о себе, встав в виду городских стен. Эти самые стены, которые помнили еще печенежские орды 967 года, также были надеждой Ярополка. Конечно, совершенно неприступных крепостей нет.

Однако штурм киевских укреплений, самых серьезных на Руси, требовал немалой подготовки, опыта и времени. И такой штурм неизбежно повлек бы огромные жертвы. Если штурм и проводился, а, как правило, приходилось это делать неоднократно, то только после длительной осады. Но вот как раз долгого стояния под киевскими стенами Владимир Святославич не мог себе позволить. При динамичном натиске, в мощном движении союзникам некогда было выяснять отношения. Период же осады действует разлагающе, обнаруживает и усугубляет противоречия, дает поводы для конфликтов между вождями. Удержать войска от разложения было большим искусством и для этого необходим был лидер огромного авторитета и победительной воли. Относительно воли, т. е. присутствия таковой у Владимира Святославича, можно не сомневаться. Но этого нельзя сказать об опыте и авторитете. В глазах союзников Новгорода, да, пожалуй, и в глазах самих новгородцев, больший вес, чем Владимир, имел его дядя. Но Добрыня исторический в отличие от своего былинного образа имел, скорее, опыт административно-организационный и дипломатический, нежели военный. В знаменитых походах Святослава Игоревича он не участвовал, а доспехи ему приходилось одевать и браться за меч в основном для участия в карательных акциях и подавлениях мятежей.

Итак, незавидным было положение Ярополка, запертого в пределах киевских укреплений. Но ничуть не более завидным оказывалось и положение Владимира, стоявшего перед выбором между неверными по результату, но неизбежно сопряженными со множеством потерь попытками (очевидно, что неоднократными) взять киевские стены приступом, и осадой с перспективой разложения и раздрая в пока еще сплоченных рядах оппозиции. Необходимо было искать слабое звено в обороне Ярополка I.

И оно нашлось в лице воеводы Блуда. Встав обширным и укрепленным лагерем (не случайно Нестор отмечает в летописи: «окопавшись на Дорогожичи») близ Киева, но на безопасном расстоянии, между Дорогожичем и Капичем, «Владимир послал к Блуду, воеводе Ярополка, с лживыми словами: „Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя как отца и честь большую получишь от меня; не я ведь начал убивать братьев; я же, убоявшись этого, выступил против него“». На что воевода из Киева отвечал так: «Буду с тобою в любви и дружбе!». Поведав о таком предательстве, летописец сокрушается, цитируя царя Давида, и резюмирует: «Безумцы те, кто, приняв от князя или господина своего почести или дары, замышляют погубить своего князя; хуже они бесов!». В этой филиппике присутствует личное искреннее переживание летописца: Нестор прожил большую жизнь близ власти, пережил долгую усобицу Ярославичей и смутные времена своего покровителя Святополка II Изяславича[35]. Предательств, в которых губились князья, города, уделы и, в конечном счете, Русь, ему пришлось видеть с избытком.