Время вестников (сборник): Законы заблуждений. Большая охота. Время вестников

— У них там что, пожар был? — обеспокоился Мишель де Фармер, героически торчавший на верхней палубе почти с самого рассвета — так ему хотелось первым увидеть великий град базилевсов. — Или беспорядки? Смотрите, вон сколько сгоревших домов! — более дальнозоркий по молодости лет, нормандец указал на чёрное пятно пожарища, раскинувшееся почти на четверть квартала. Посреди сожранных огнём жилищ гордо возвышался закопчённый остов церкви, легко опознаваемый по двум уцелевшим малым куполам.

— Всё может быть, всё может статься… — меланхолично ответствовал собеседник Мишеля, почтенный Ангерран де Фуа. Долгое путешествие — протекавшее гладко, но скучно — настроило старого рыцаря на желчно-скептический лад. — Мятежи и бунты — традиционное развлечение ромеев, мой юный друг. Так же как и поджоги родного города. Лёгкая разруха является столь же характерной и неотъемлемой чертой Константинополя, как базары в Александрии или религиозные процессии в Риме.

— Ага, — уважительно кивнул де Фармер, хотя понял из сказанного едва ли половину. Мишелю казалось большой удачей, что мессир де Фуа вдруг пожелал разделить их общество и отправиться в Константинополь. Старый рыцарь повидал почти весь свет, он многое знает, всегда сумеет подать добрый совет и предостеречь от ошибок. А Гунтер отчего-то недоволен и твердит о том, что людям, особенно столь почтенного возраста, несвойственно внезапно срываться с места и отправляться на другой конец света. Мол, подозрительно это. Впрочем, в последние дни мессир Райхерт держал свои замечания при себе, ибо вёл героическую борьбу с недугом морской болезни, валяясь пластом на расшатанной койке, монотонно чертыхаясь и не расставаясь с помятым жестяным ведром. Сам Мишель качку переносил на удивление хорошо, искренне недоумевая, с чего так мается соратник?

Неф с трогательным наименованием «Белая лилия» заскрипел всеми своими деревянными сочленениями, над головой гулко хлопнули паруса — корабль огибал далеко выбежавшую в море каменную косу. Серые волны в грязно-белой пене облизывали торчащие из воды гранитные глыбы с обильными следами птичьего помёта. Взъерошенными белыми комочками вдоль косы расселись чайки.

— Адрианов мол, — сообщил мессир Ангерран. — Возведён полтысячелетия назад, а ещё стоит… Вон там, по правую руку — Палатий…

Мишель кивнул в знак того, что слушает, и изумлённо вытаращился на открывшуюся просторную гавань, до отказа забитую сотнями кораблей, больших и малых, борт к борту выстроившихся вдоль извилистой береговой линии. На берегу густо лепились вплотную друг к другу дома и склады, над ними поднимался к небесам огромный мрачный собор тёмно-алого камня под тускло сияющим медью куполом. Де Фармер заморгал, сообразив, что видит перед собой легендарную Святую Софию, и бессчётный раз поразившись извилистым путям судьбы, забросившим нормандского рыцаря в такие невообразимые дали. Дома ведь ни за что не поверят, если только он не привезёт каких-нибудь неоспоримых доказательств!

…Выгружались шумно и суматошно. Несмотря на то, что письменным распоряжением его величества Ричарда предписывалось снарядить для его посланцев отдельное судно, преисполненные нахальства итальянские корабельщики заявили: ежели уж отправлять неф в плавание до самого Константинополя, то с выгодой. И немедля загрузили полный трюм каких-то бочек, ящиков, корзин, тюков и сундуков, изрядно потеснив как послов, так и высокорожденного пленника. Исаак Кипрский к неожиданному повороту своей судьбы отнёсся фаталистично, бежать по дороге не пытался, хотя дважды или трижды делал попытки улестить стражей обещаниями богатого подкупа. Серебряную цепь для него всё-таки смастерили, прикрепив её звенья к обычным железным «браслетам» на запястьях. Мелодраматично звеня драгоценными оковами, Исаак Комнин сошёл на пристань родного города, огляделся и некуртуазно сплюнул, проворчав: «Мир не меняется».

Обретя твёрдую опору под ногами, мессир фон Райхерт немедля уселся на ближайшую швартовочную тумбу и для пущей надёжности вцепился в неё руками.

— Не качается, — обескуражено поделился он. — Мишель, неужто мы и с в самом деле приплыли?

— Приплыли, приплыли, — фыркнул Ангерран де Фуа, озираясь по сторонам и высматривая кого-то. — Добро пожаловать в великий Константинополь, вотчину Комниных… Где бы нам преклонить усталые головы, прежде чем наведаться к императорскому двору?.. Эй, добрый человек! — мессир де Фуа с лёгкостью перешёл на наречие, с некоторым запозданием опознанное фон Райхертом как архаичный вариант греческого.

«Добрый человек» — побродяжник, сидевший на груде камней в обществе таких же оборванцев, с поразительной готовностью слетел вниз, вытянувшись перед важным франкским гостем. Истово закивал в ответ на краткую речь де Фуа, внезапно заржал, как жеребец на выгуле, и замахал руками, обращаясь к сотоварищам — уже делившим между собой скарб гостей. Мессир Ангерран, выслушав нищеброда, озадаченно поскрёб заросший седой щетиной подбородок и нахмурился.

— Что-то случилось? — заинтересовался германец.