Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Зона очевидности для интеллектуала

Меня смущают не столько такие критики, как Невзоров или Доренко, сколько изысканные интеллектуалы, люди завидного ума, высокой убедительности и культуры, которые, едва речь заходит о Церкви, почему-то превращаются в совершенных варваров: как это они к мощам прикладываются…

Владимир Легойда: Я этого не вижу. По-моему, отношение к вере не задается уровнем интеллекта. Скорее идеологическим настроем – в духе Вольтера. Или какой-то личной историей. Невзорова, например, когда он пел на клиросе в Духовной академии в Ленинграде и у него там был конфликт.

Ну и ну: Шнуров – семинарист, Невзоров – певчий. Но Церковь, увы, не только у записных критиков ассоциируется с несвободой и дикостью: целуют руки священникам, в платочках ходят.

Владимир Легойда: Но в русском храме в Лондоне или Париже в платочках не ходят. И в греческих храмах тоже. А когда я попытался поцеловать руку благословившему меня священнику другой Поместной православной церкви, он ее с ужасом отдернул, там это не принято. Со мной из раза в раз повторяется одна история: когда кто-нибудь за светским столом узнает, что я православный, мне тут же либо радостно несут кагор, либо с виноватым видом говорят, что кагора нет. Почему-то многие считают, что если я православный, то обязательно должен целоваться со всеми три раза, без перерыва петь «Многая лета» и все время пить кагор. А я не пью кагор вообще, не люблю сладкое вино. По-моему, говорящие о нас «они такие-сякие» довольно часто исходят из представлений типа «эти странные православные все время пьют кагор».

Почему никто не считывает, что мы не священнику на самом деле целуем руку. Люди упорно не понимают религиозную символику?

Владимир Легойда: Скорее не принимают. Мы не должны забывать, что в Евангелии сказано о невозможности «дружбы с миром». Мы в глазах мира – безумцы: проповедуем «Христа распятого – для иудеев соблазн, для эллинов безумие». Это не просто фраза апостола, сказанная 2000 лет назад про тогдашнее «целование рук», она имеет внеисторический смысл. Евангельская истина предполагает что-то принципиально иное. И это иное очень часто миру непонятно и миром не принимается. Оно, конечно, не в целовании ручек состоит, но в правде Христовой. А она может быть очень жесткой.

О, если бы нам вменяли наше христианское «безумие», за которым правда Христова. Но нам часто вменяют обскурантизм и невежество. И если бы только Невзоров, а то Бердяев в «Русской идее» и Хабермас в «Знании и вере».

Владимир Легойда: Конечно, есть вопросы и претензии на разных уровнях. Даже и спорить не буду. Но в жизни я лично сталкивался с сильным неприятием Церкви главным образом интеллектуалами-технарями, получившими заряд советского атеистического воспитания.

Но мне трудно представить современного гуманитария, не понимающего значения религии в культуре. Это не означает его автоматической любви к христианству и Русской православной церкви. Но настоящий гуманитарий не может не знать и не понимать, что религии – это «замковые камни культуры». Как сказал один известный интеллектуал.

А уж если интеллектуалы приходят в веру, то, соприкоснувшись со всем всерьез, очень глубоко входят в церковную жизнь. Я знаю таких – поклонников современного искусства, «своих» людей на всех творческих тусовках, но при этом верующих и церковных. Поэтому, повторю, я не готов согласиться с тезисом, что интеллектуалы не принимают Церковь… Кто-то принимает, кто-то – нет. Это зависит не от образования и не от рода деятельности.

Церковь – пространство сакрального. Поклонение недавно принесенным в Москву мощам святителя Спиридона Тримифунтского.

И все-таки многие из них не знают и не понимают природу веры и Церкви, не задумываются о ее законах и не вменяют это себе в недостаток. Хотя мы еще у Ленина читали, что всякое явление надо судить по его собственным законам. А Церковь не судят по «ее законам».