Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Церковь не должна «освящать» какую-то одну из позиций. Но очень важно говорить о справедливости. И – обращаю ваше внимание – не только о справедливости, но и о солидарности общества. Это для многих сегодня неожиданное слово. Но его нам начинает возвращать патриарх. Именно его он произнес на площадке Всемирного русского народного собора, церковно-общественной организации, где собираются представители других религий и заявляется социальная повестка дня.

Церковь не должна подсчитывать разрыв между богатыми и бедными. Но транслируемые ею в общество ценности должны создавать нравственную и общественную нетерпимость к такому страшному разрыву.

Исповедь на ТВ

У вас уже вышел целый телесериал «Парсуна». Андрей Максимов хвалил вас в «РГ» как интервьюера, «поднимающего» своего собеседника.

Владимир Легойда: Спасибо Андрею Марковичу на добром слове. Мной по-прежнему движет интерес к разговорам с людьми. И я очень переживаю, что мне не всегда удается вывести разговор на тот уровень глубины, который мы заявили. Ведь у меня даже не «портретное», а «парсунное» интервью – мы должны с человеком не столько поспорить, сколько ПОГОВОРИТЬ.

Вы отсылаете вопросы собеседнику заранее?

Владимир Легойда: Нет.

Я много переживаю по поводу своих встреч, мне кажется, что где-то я просто «дал в штангу». Когда Алена Бабенко вдруг сказала «я сейчас в раздерганном состоянии, я – не я, я нахожусь в пустыне», я, вместо того, чтобы окунуться в это, зачем-то стал задавать вопросы «по сценарию»: «Не мешает ли ваша вера вашей профессии?» А она была готова к куда более откровенному разговору…

Кто с вас снял официальный костюм?

Владимир Легойда: Никто. Я просто взял и надел мой любимый тирольский пиджак…

Вы очень сильно «говорите» лицом. Вам кто-то придумал такое лицо?

Владимир Легойда: Родители. Я же не в образе. Мне мой друг Иван Демидов, один из лучших телепрофессионалов страны, отвечая на вопрос об испытании «медными трубами», сказал: «это не я был тогда «культовым персонажем», а человек в черных очках». Он когда-то придумал образ, надел очки и вышел на экран. Но мне смешно сейчас, в 45 лет, создавать образ, когда уже более-менее понятно, кто я такой. И я стараюсь, насколько это позволительно на ТВ, быть собой.

На «Парсуне» происходит что-то необычное для сегодняшнего телепространства…

Владимир Легойда: «Парсуну» на телеканале «Спас» смотрят неплохо, но не так, как «Не верю» и «Ответ священника». Я думаю, что все же это не для большой аудитории.

Один мой друг сказал мне недавно, что я слишком меняюсь, подстраиваясь под собеседника. Не знаю, мне кажется, я меняюсь так же, как и в жизни при разных беседах. Возможно, это плохо: не выдерживаю образ. Когда мы записывали программу с замечательным ученым Артемом Огановым, он мне сказал: вы меня так разговорили… А мне кажется, что я в основном молчал и слушал. Иногда задавал вопросы. Может быть, в потоке постоянного перебивания друг друга мы просто разучились слушать?..

Что остается после встречи?

Владимир Легойда: Желание договорить с человеком уже без камеры или вообще поговорить без камеры. Например, если бы не было камеры, я бы с Евгением Водолазкиным все-таки договорил на тему искусства и религии. Я предложил свое различение, вычитанное в его же «Лавре»: «Искусство – это иллюзия жизни, а религия – это победа над иллюзией смерти». Но мы так и недоговорили на эту тему. А меня это, правда, интересует.

На встрече с Водолазкиным, кстати, самым интересным для меня был разговор про любовь. Вообще, любовь – самая сложная тема, люди уходят в общие фразы. Евгений Германович прекрасно справился. Я запомнил его образ: любовь – это такая печь, которая переплавляет все.

Детектив на вере

Владимир Легойда: Я с большим интересом прочитал этим летом роман Александра Архангельского «Бюро проверки». Мне не очень близок, если можно так сказать, конец: не люблю слишком «открытых» финалов… Но детективность сюжета захватывает. Для меня это в первую очередь книга с очень классным сюжетом, в который вплетены религиозно-философские поиски героя.

Кто-то считает, что книга ломает лидирующую картину наших представлений о духовной жизни… Мне же не кажется, что роман бросает подобный вызов. Не думаю, что автор создавал свою версию религиозной жизни целого поколения. Александр Николаевич, возможно, со мной не согласится, но сугубо читательски мне религиозная тема показалась, скорее, такой важной приправой… Уберите ее, сделайте героев политическими диссидентами, совсем другая книга выйдет.

Разговоры вдогонку

О богатых, которые тоже плачут