Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Вот мне всегда интересно, что вы, будучи церковным спикером, легко признаете, что Галилей был умнее Урбана VIII. И люди культуры могут быть сильнее, умнее, вернее, чем люди религии. Но это редкая позиция. У нас в Церкви скорее распространен снобизм по отношению к культуре. Блистательно образованные братья-монахи Зинковские цитировали мне недавно переданную св. Макарием Оптинским рецензию св. Игнатия Брянчанинова на «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя: важно не протирать стекло, а зажечь свет. «Выбранные места…» – тут правы и Набоков, и Белинский, и св. Игнатий – это скорее «протирание стекол». Но вообще культура разве не рождение света? Почему так часто, даже от игуменьи-доктора наук, можно услышать, что наука – суета? Это презрение – зачем писать романы? ставить научные эксперименты? – Бердяев в «Русской идее» называл свойственным нашей Церкви в XIX веке обскурантизмом.

Владимир Легойда: Человек состоит из духа, души и тела, и искусство, конечно, это область души. И поэтому, да, глупо, начав читать «Добротолюбие», тут же непременно бросать читать Достоевского. Ты так душу перестаешь питать, питая только дух. У некоторых людей в Церкви, действительно, есть подобное пренебрежение душой. Многие почитают за аскезу о. Серафима Роуза, но мало кто знает, что он, например, очень любил музыку Баха. И считал, что прежде чем обожиться, надо очеловечиться.

У философа Сергея Аскольдова есть интересный ответ на вопрос, почему русское православие не так сосредоточено на социальном служении, как, например, западное христианство. По его мнению, потому, что из трех начал в человеке – звериного, человеческого и ангельского – нам свойственно проскакивать «человеческое». Это очень интересное и, похоже, во многом верное наблюдение.

У нас культура, как и любая другая, возникла в религиозной сфере, но часто в ней и остается. Вся наша философия и высокая гуманитарная мысль – религиозны. Вся русская литература возникла под влиянием православия.

Это какая-то ключевая для нас тема – достраивание «человеческого».

Владимир Легойда: Думаю, сейчас мы просто обречены на то, чтобы достраивать человеческое. И Церковь должна исходить из того, что в XXI веке нам этот этап уже не перепрыгнуть. Думаю, что сосредоточенность на духовном, с презрением к культуре, – все-таки следствие неофитства. Кто-то (как я когда-то) в неофитском порыве всерьез задавался вопросом, сможет ли он тысячу ночей простоять на камне, как Серафим Саровский, кто-то бросал читать Достоевского ради книг святых отцов. Но бросившие читать Достоевского обычно вскоре к нему возвращаются.

Достраивание «человеческого» очень актуально. Но есть одно «но». Надо понимать, что ученым или писателем может стать далеко не каждый. А святым – каждый. Потому что нет человека, неспособного к религии, к вере.

Кстати, не могу не упомянуть здесь фильм А. С. Кончаловского «Грех», в котором Микеланджело делает вывод, что он всю жизнь шел к Богу, а пришел только к человеку: его шедеврами восхищаются, но на них нельзя молиться. Очень глубокая мысль режиссера.

У меня в свое время была полемика с одним церковным публицистом, написавшим в рецензии на книгу Дэна Брауна «Код да Винчи», что книга глупая, те, кто ею увлечены, – дураки, а Церкви дураки не нужны. Я ответил, что принципиально не могу согласиться с автором: это в университете не нужны дураки, а в храме все нужны. Тут нет интеллектуального ценза. Цель христианина – спасение, а оно не совершается культурными средствами. Академик не ближе к спасению, чем тетя Маша с тремя классами образования.

Да, в храме нужны все, и дураки тоже. Но хорошо бы, чтобы они не брали верх.

Владимир Легойда: Конечно. Недаром патриарх, священноначалие настаивают на обязательном высшем богословском образовании священника. Недавно говорил с митрополитом, который просто счастлив, что есть это условие.

Прощай, секуляризация. Религия возвращается