Время взрослой веры. Как сохранить связь с вечностью

Но тут как раз большие мастера – простые священники, которые к диалогу с людьми культуры малоспособны. А с такими ребятами – они мудрецы, и у них-то есть свои лайфхаки. А как, кстати, встречаются овцы и пастыри? Понятно, что не должна стоять задача уловления в сети…

Владимир Легойда: Почему не должна? Задача уловления в сети, понимаемая, конечно, исключительно в евангельском смысле, перед нами стоит. Я прихожу к студентам и пытаюсь изо всех сил научить их профессии. Тормошу более 130 человек (спасибо технике) через Телеграмм-канал, скидываю им ссылки, обсуждаю, советую что-то посмотреть, почитать того же Лосева. Отправляю длинное видео с пометкой: «Только для умных, остальным просьба не беспокоиться». Я так «ловлю» их в сети науки и профессии. И учусь вместе с ними, отвечая на их вопросы и возражения. А то, куда Церковь пытается поймать, намного важнее.

Как зовут в Церковь паству, в том числе и культурную, искушенную? К чему – к соприкосновению мыслей, чувств и опыта? Или зов не нужен и они сами придут?

Владимир Легойда: Это, может быть, самый главный вопрос сегодня. Я недавно разговаривал с коллегами на радио «Вера», и одна собеседница, по-моему справедливо, заметила, что у ранних христиан был вызов язычества и на него ответили. В советское время был мощнейший вызов атеизма, и на него тоже ответили. А сейчас, по ее мнению, вокруг ватная стена, кисель мнений и такое ощущение, что Церкви нечего сказать.

Я-то убежден, что Церкви есть что сказать. И мы должны говорить. Но времена, действительно, такие, что вольтеровскую фразу об уважении ненавистного тебе мнения (которую он, говорят, никогда не произносил) невольно начнешь ценить. Потому что раз человек ненавидит чью-то точку зрения, значит, мир для него разделен на правильные и неправильные вещи. А в киселе современных представлений нет даже правильных и неправильных точек зрения. Что делать в ситуации, когда человек на все говорит: а, ну хорошо. Ты христианин? Хорошо. Сатанист? Прекрасно. Не это ли современный мир?

Когда мы студентами обсуждали екатеринбуржскую историю со строительством храма, мне одна девочка написала: за какую религию в России проголосуют, пусть та и будет. Для нее это в том же ряду, что и – я пью энергетики, ты кока-колу, а он «бон акву». Какая разница, истинна или не истинна вера, раз ее выбрали.

Наверное, как есть варварство неоязычников, так есть и варварство студентов.

Владимир Легойда: Но это какое-то новое варварство. Я пока не до конца понимаю, что с ним делать.

Продолжать работу, вести диалог.

Владимир Легойда: Слушайте, наши европейские братья вон как работают, а результаты? Храмы-то продают.

Огромные католические соборы дорого содержать. Их сдают в аренду под давлением (безобразно жестких при капитализме) финансовых обстоятельств. Но королевские семьи не отходят от храма, а в отданных под выставки соборах идут и службы.

Владимир Легойда: Я согласен, что многие наши представления о бездуховной Европе примитивны. Но тенденции безразличия не видеть не могу.

Личный опыт

За что сожгли Джордано Бруно?

Владимир Легойда: Для понимания действительных отношений науки и религии надо помнить, что современная наука возникла во многом благодаря христианству. Понятно, что ее появление не было целью христианской религии, но именно христианская демифологизация космоса, богословско-философский тезис о том, что мир не имеет божественной природы, но есть творение, – создал мировоззренческие условия для современного научного поиска.

Образ ученого в виде Базарова, режущего лягушек, в античном языческом мире был невозможен. Нельзя исследовать (тем более скальпелем) то, что сакрально. Потому что какой-нибудь демон лягушки даст тебе в ухо.

Мы с вами кратко обсудили не содержащую по сути никакой борьбы религиозного и научного историю Галилео Галилея. Ну какой в ней конфликт веры и науки? Недюжинного ума человек, позицию которого по демаркации религии и науки как способов познания мира католики почему-то восприняли как вызов.