Время жить и время умирать

Фотографию отца Элизабет он положил сверху во второй чемодан и закрыл крышку. Потом опять сел в кресло и осмотрелся. Его вновь окружило странное мирное спокойствие. Немного погодя он сообразил, что надо захватить и постель. Скатал одеяла и подушки и завязал в простыни, по примеру Лизер. Положив узел на пол, он увидел на полу за кроватью свой ранец, про который начисто забыл. Вытащил его, каска загремела по полу, будто кто-то снизу колотил в потолок. Он долго смотрел на нее. Потом ногой подвинул к вещам возле двери и отнес все вниз.

Дома медленно сгорали. Пожарные так и не приехали, несколько жилых домов не представляли важности. При тушении на первом месте были горящие фабрики. К тому же полыхала четверть города.

Обитатели домов спасли столько имущества, сколько смогли. И теперь не знали, куда с ним деваться. Ни транспорта, ни крыши над головой. На некотором расстоянии от горящих домов улицу перекрыли. По обе стороны ограждения громоздились вещи.

Гребер разглядел плюшевые кресла, кожаный диван, стулья, кровати и детскую колыбель. Одна семья вынесла кухонный стол с четырьмя стульями и сидела теперь вокруг стола. Другая отгородила угол и как свою собственность защищала его от любого, кто пытался пройти. Домоуправитель спал в шезлонге с турецким узором. У стены дома стоял большой портрет Гитлера, принадлежавший Лизер. С ребенком на коленях, она сидела на узле с постелью.

Гребер принес из комнаты Элизабет бидермейеровское кресло и уселся, сложив рядом чемоданы, ранец и прочие вещи. Он пытался пристроить их в одном из уцелевших домов. В двух квартирах вообще не ответили, когда он позвонил в дверь, хотя в окнах он видел лица людей. В несколько других его не впустили, потому что все уже было переполнено. В последней хозяйка накричала на него: «Ишь, какой выискался! А потом так тут и останешься, да?» После этого он прекратил попытки. Вернувшись к своим вещам, обнаружил, что пакет с хлебом и продуктами украден. Позднее он заметил, что семейство за кухонным столом тайком ест. Отвернувшись, они время от времени набивали рты, но, возможно, еда была их собственная, просто они не желали ни с кем делиться.

Неожиданно он увидел Элизабет. Она прорвалась сквозь ограждение и стояла на свободном месте, освещенная всполохами пожара.

– Сюда, Элизабет! – крикнул он, вскочив на ноги.

Она оглянулась. Увидела его не сразу. Темным силуэтом стояла на фоне огня, только волосы сияли.

– Я здесь! – снова крикнул он, замахал рукой.

Она бегом бросилась к нему.

– Слава богу! Ты жив!

Он крепко обнял ее.

– Я не смог зайти за тобой на фабрику. Пришлось присматривать тут за вещами.

– Я думала, с тобой что-то случилось.

– Почему же со мной должно что-то случиться?

Она судорожно дышала у него на груди.

– Черт, я об этом вообще не думал, – с удивлением сказал он. – Я только боялся за тебя.

Она подняла голову, посмотрела на него:

– Что здесь творится?

– Пожар, все началось с крыши.

– А как ты? Я боялась за тебя.

– А я за тебя. Садись. Отдохни.

Дышала она по-прежнему учащенно. Он заметил на краю мостовой ведро с водой, рядом стояла чашка. Сходил туда, зачерпнул воды, принес чашку Элизабет.

– Вот, попей водички.

– Эй вы! Это наша вода! – крикнула какая-то женщина.

– И наша чашка, – добавил веснушчатый мальчишка лет двенадцати.

– Пей, – сказал Гребер Элизабет и обернулся: – А как насчет воздуха? Он тоже ваш?

– Отдай им их воду и их чашку, – сказала Элизабет. – А еще лучше – вылей ведро им на головы.

Гребер поднес чашку к ее губам.

– Нет. Пей! Ты бежала?

– Да. Всю дорогу.

Гребер вернулся к ведру. Женщина, которая кричала, была из семейства, сидевшего за кухонным столом. Он наполнил вторую чашку, выпил и поставил ее возле ведра. Никто слова не сказал, но, едва Гребер отошел, мальчишка подбежал к ведру, забрал чашку и поставил ее на стол.

– Сволочи! – крикнул домоуправитель сидевшим за столом. Он проснулся, зевнул и снова улегся. Крыша первого дома провалилась.

– Я тут собрал твои вещи, – сказал Гребер. – Почти все платья. Фотография твоего отца тоже там. И постель. Можно вытащить и кой-какую мебель. Пока не поздно.

– Останься здесь. Пусть горит.

– Почему? Время еще есть.

– Пусть горит. Тогда все кончится. И правильно.

– Что кончится?

– Прошлое. На что оно нам? Только мешает. В том числе и все, что было хорошего. Надо начинать сначала. Все прочее обанкротилось. Возврата нет.

– Ты могла бы продать мебель.

– Здесь? – Элизабет глянула по сторонам. – На улице аукцион не устроишь. Ты посмотри! Слишком много мебели и слишком мало жилья. Так будет еще долго.

Опять пошел дождь. Крупными теплыми каплями. Лизер раскрыла зонтик. Женщина, которая спасла новую шляпку с цветами и простоты ради надела на голову, теперь сняла ее и спрятала под платье. Домоуправитель опять проснулся и чихнул. Гитлер на лизеровском портрете под дождем словно бы плакал. Гребер отстегнул от ранца скатку с шинелью и плащ-палатку. Накинул шинель на Элизабет, а плащ-палаткой укрыл постель.

– Надо подумать, где бы нам переночевать, – сказал он.

– Может быть, дождь погасит пожар. Где собираются ночевать остальные?