Всадник без головы

He feels that there is no chance of escape; that he is standing by the side of his coffin-on the edge of an Eternity too terrible to contemplate. To a conscience like his, it cannot be otherwise than appalling.	Он чувствует, что положение его безнадежно, что он стоит на краю могилы, перед лицом смерти, слишком страшным, чтобы взглянуть на него.
All at once a light is seen to flask into his eyes-sunken as they are in the midst of two livid circles.	И вдруг его погасшие глаза оживают, словно какая-то мысль осенила его.
He has the air of one on the eve of making confession.	У него такой вид, как будто он хочет в чем-то признаться.
Is it to be an acknowledgment of guilt?	Будет ли это признанием вины?
Is he about to unburden his conscience of the weight that must be on it?	Хочет ли он облегчить свою совесть от гнета, который давит ее?
The spectators, guessing his intention, stand breathlessly observing him.	Зрители, угадывая его намерение, стоят затаив дыхание.
There is silence even among the cicadas.	Кажется, что даже цикады притихли.
It is broken by the formalised interrogatory of the judge?	Тишина нарушена голосом судьи:
"Have you anything to say why sentence of death should not be pronounced upon you?"	-- Что вы можете сказать в свое оправдание, чтобы облегчить свою участь? -- спрашивает он.
"No!" he replies, "I have not.	-- Ничего,-- отвечает Колхаун.-- Мне нечего сказать.
The jury has given a just verdict.	Приговор справедлив.
I acknowledge that I have forfeited my life, and deserve to lose it."	Я заслуживаю смертной казни.
Not during all the day-despite its many strange incidents and startling surprises-have the spectators been so astonished.	Еще ни разу в течение дня, полного волнующих происшествий, присутствующие не были так ошеломлены, как сейчас.
They are confounded beyond the power of speech; and in silence permit the condemned man to proceed, with what they now perceive to be his confession.	Они не в состоянии даже говорить. В полной тишине раздается голос осужденного; все ждут, что это будет исповедь.
"It is quite true," continues he, "that I killed Henry Poindexter-shot him dead in the chapparal."	-- Это правда,-- продолжает Колхаун,-- я убил Генри Пойндекстера -- застрелил его в чаще леса.
The declaration is answered by a cry from the crowd.	Зрители испускают невольный крик.
It is altogether involuntary, and expresses horror rather than indignation.	Это скорее крик ужаса, чем негодования.
Alike involuntary is the groan that goes with it-proceeding from a single individual, whom all know to be the father of the murdered man-once more in their midst.	Так же непроизвольно вырывается и стон,-- все знают, что это стон отца убитого.
Beyond these sounds, soon ceasing, there is nothing to hinder the confession from being continued.	Когда замирают эти звуки, ничто больше не мешает осужденному говорить.