Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

— Знаешь, у меня была такая ясность в голове, например, по тому, как лежал высохший мох, я мог четко определить, откуда стекает вода во время дождей, и у меня возникло ощущение, что природа существует и будет существовать вечно, если мы не спалим сами себя атомной бомбой. Я начал кричать сверху Гранту с Биллом: «Да пребудет, да пребудет все что должно быть, все, что здесь есть!» Они стали смеяться, потому что я размахивал руками, словно дирижировал каким-то хором. А мне казалось, что я Бог и дирижирую вселенной.

— Пафос голимый. Как по мне, у тебя был просто припадок эгоцентризма!

— Перестань! Все было совсем не так. Меня переполняло от любви ко всему!

— А с Реем совсем наоборот получилось, на прошлой неделе.

— Вы что, принимали кислоту?

— Да, и у Рея случилась измена.

— Да ты что? А что было?

— Да ничего особенного… просто он все время хныкал.

— Странно, с чего это он.

— Я не знаю, но было очень в облом, потому что нам пришлось заморачиваться им, вместо того чтобы оттягиваться самим.

— Как я вас понимаю!

— Слушай, Джон, как думаешь, мы сможем стать такими же большими, как Стоунз? — спросил Джим, по своему обыкновению резко меняя тему.

Я поднял брови: само собой!

Джим покачивал головой вверх-вниз и подстукивал каблуком в такт “King Bee”.

Припарковавшись в аллее возле дощатой набережной в Венеции, я глубоко и облегченно вздохнул. У меня было такое чувство, что теперь, когда угроза армии свалилась с наших шей, а в группе складывается настолько братская атмосфера и пишутся такие прекрасные песни, нет больше ничего, что могло бы остановить нас.

Джим так и не рассказал мне, что означала эта чёртова классификация «Z».

* * *

Во время зимних репетиций Джим начал петь все более уверенно. Почти каждую неделю он приносил несколько скомканных листков бумаги или салфеток в пятнах от кофе, исписанных потрясающими стихами; он напоминал мне Дилана Томаса с его поэмами-на-спичечных-этикетках.

У Джима было врожденное чувство мелодии, но он не мог положить ее на аккорды, о которых не имел ни малейшего понятия.

«Иногда я выдумываю слова, просто чтобы запомнить мелодию, которая мне слышится». У него был дар слышать мелодию у себя в голове, а наше дело было помочь ему «вытащить» ее оттуда и понять, какие ноты он на самом деле поет.

«Джим не был музыкантом, но мог, например, стучать наугад по клавишам пианино — и у него получалось вполне мелодично», — говорил Робби в одном из интервью. «Так мы и работали. Он действительно не был музыкантом. Вы не могли сказать ему: «Окей, Джим, возьми-ка ноту «си». Он не был Френком Синатрой, который мог петь с нотного листа. Он не принимал почти никакого участия в создании аранжировок».

«Вроде, звучит как «соль», — прикидывал Рей, пока Джим пел куплет. Робби мог сыграть пару нот, потом взять аккорд на гитаре. Потом включался я, подбирая ритм на ударных. «По-моему, здесь четыре четверти. Шаффл». Затем мы обычно просили Джима спеть еще раз, под наш аккомпанемент.

Эти сейшены-импровизации всей группой, в ходе которых мы вытачивали наш стиль, были для меня самым трепетным и волнующим занятием. Рей, Робби и я, сочетание нас троих, стало отличной комбинацией для оркестровки слов Джима.

Она держит голову высоко, как статуя в небе
Ее руки грешны, ее ноги длинны
Когда она движется, мозг мой вопит эту песню

Хелло, я люблю тебя. Скажи мне, как тебя звать?

Хелло, я люблю тебя. Позволь с тобой поиграть

Тротуар ползет на брюхе у ее ног

Как пес, что клянчит что-то сладенькое
Ты надеешься снять ее, ты, дурачок?
Ты надеешься взять этот камешек смуглый?
Хелло, хелло, хелло

— Ты не подкинешь меня на хату к Розанне в Беверли-Хиллз? Мне срочно надо свалить отсюда на пару дней, — попросил меня Джим, делая большие глаза.

— А кто такая Розанна? — спросил я, когда мы шли к машине.

— Так, барышня. Студентка из UCLA.

— Ага-а! — поддразнил я.

Я свернул налево на Оушен Авеню, чтобы не попасться на глаза Рею с Дороти.

— Это за Шарлевиллем, в одной из тех испанских двухэтажек.

— Ага.

Джим позвонил в колокольчик над дверью.

— А, это ты, заходи, — симпатичная длинноволосая блондинка выглядела удивленной. Ясное дело, Джим не предупредил.

— Это Джон.

— Хай.

— Хай.

Джим пошел прямо к кухонному столу, вытащил пакет с травой и принялся крутить джойнты. Он вел себя так, словно живет здесь.

Розанна отреагировала с заметным сарказмом: «Можешь не стесняться, Джим!» Может, Джим нашел себе пару? Ей, похоже, нравились словесные перепалки.

— Я скоро вернусь, — сказал я. Нараставшее напряжение вызвало у меня приступ клаустрофобии.

Я прокатился вдоль магазинчиков и тормознул возле винного. Интересно, Джим останется у нее ночевать? Я прикупил яблочного сока и решил заскочить к ним еще раз, перед тем как ехать домой.