Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Я постучал в дверь, и она приоткрылась сама, ее никто не запирал. Я шагнул внутрь и увидел Джима, стоявшего посреди гостиной с большим ножом, приставленным к животу Розанны. Он резко завернул ей руку за спину. Пара пуговок с треском отскочили от ее блузки.

У меня застучало в висках.

— Что тут у нас происходит? — воскликнул я, пытаясь разрядить обстановку. — Довольно оригинальный способ соблазнить кого-то, Джим!

Джим с удивлением взглянул на меня и отпустил Розанну.

— Так, развлекаемся.

Выражение страха и ярости на лице Розанны сменилось облегчением. Джим положил нож на стол.

Я — в группе с психопатом. Я В ГРУППЕ С ПСИХОПАТОМ!

Я в комнате с психопатом.

— Ну, я, пожалуй, поеду… Тебя подкинуть?

— Не-а.

Я спешно ретировался. Я беспокоился о Розанне, но о себе я беспокоился больше. В комнате определенно пахло сексом, но и насилием — тоже. Все-таки, больше сексом, успокаивал я себя, оправдывая свое бегство. Я был в шоке всю дорогу, пока ехал домой к родителям. Как меня угораздило попасть в группу, один из участников которой — явный псих? Мне хотелось с кем-то поделиться, с родителями, с кем угодно… но я понимал, что не могу этого сделать. The Doors были моим единственным билетом, по которому я мог уехать — от родителей, от постылой офисной карьеры — в мир, который я так любил, и не существовало причины, по которой я мог бы от него отказаться. Я не мог даже в мыслях представить себе, что ухожу из группы. Поэтому я предпочел поскорее забыть об инциденте с ножом. Но проблемы всегда возвращаются, тем или иным путем, если их не решать. Воспоминание о случившемся засело во мне и зудело, как чесотка.

Что-то не так, что-то было неправильно,
Ты прижмись ко мне, бейби, всю ночь до утра

* * *

— Нам нужно больше материала, — заявил Джим на одной из репетиций в декабре 65-го. — Пусть каждый отправится домой и напишет за вечер по песне. Используйте универсальные образы вместо конкретных. Земля, воздух, огонь, вода.

На следующий день никто не принес ничего выдающегося, зато сразу после Нового Года, когда мы снова собрались на репетицию в доме родителей Робби на Пасифик Пэлисейдз, случилось нечто. Мы приехали к Робби, потому что наше обычное место у Хэнка было занято.

Робби встретил нас в дверях с необычным энтузиазмом.

— Я придумал новую песню, мою первую песню, и я думаю, что это хит, — сообщил он, проводя нас в гостиную, где стояла аппаратура.

— Я тоже придумал, — сказал Джим. Мы с Реем промолчали.

Робби подстроил гитару, сыграл несколько аккордов, пропел с листочка начальные строки — и я сразу понял, что это действительно хит. Меня зацепило. Мелодия и слова западали в голову с первого момента, как вы их услышали.

Все согласно закивали. «Да, да, здорово, Робби!»

Затем Джим спел свою новую вещь a capella.

Вот и конец, прекрасный друг
Конец, мой друг единственный
Нашим планам детальным,
Конец, всему, что реально
Конец. Ни спасения, ни удивления
Мне больше не взглянуть в глаза
Твои…

Холодок пробежал у меня по хребту. Это были не стихи, это была эпитафия. Он, конечно, поэт, подумал я, но он явно зациклен на теме смерти. Прекрасные стихи… но они погрузили меня в печаль.

Робби попробовал что-то подобрать на гитаре, когда Джим допел, затем помотал головой.

— Для этой вещи мне нужно по-другому настроить гитару, — сказал он. — Мне захотелось попробовать восточный строй, тот, что я слышал в индийской музыке, для ситара.

— Давай тогда сначала поработаем над твоей, — предложил Рей. — А потом перестроишь.

В комнате опять забурлила энергия. Я начал наигрывать латиноамериканский бит на своих ударных.

— Как насчет попробовать в джазовом духе? — предложил я.

Рей и Робби дружно кивнули. Затем Рей отключился и завис над клавишами органа, сочиняя вступление.

— Да-дада-да-да — Shit. — Да-дада-да-да-да — Shit. — Да-дада-да-да-да-да. Damn.

Следующие минут десять Рей трудился над интро, и все остальные устромили перерыв. Я вышел на кухню, оглянулся, никто ли не видит, и загреб полную пригоршню печенья из серванта. Это были мои любимые, «Pepperidge Farm’s Bordaux». Мама Робби знала, что я на них подсел, и не слишком на меня сердилась.

— Мой папаша сказал, что The Doors — это худшее название для ансамбля, из всех, какие он когда-либо слышал, — брякнул я, усаживаясь за барабаны. — Я ответил, раз он так считает, значит мы на верном пути!

Мы снова заиграли, и лишь тут я вспомнил, что забыл смахнуть крошки со рта. Для припева, похоже, просился более тяжелый, роковый ритм, а на куплеты отлично лег джазовый. Чёрт, подумал я, этот припев такой вставляющий, что я готов играть его хоть весь день.

Мы поиграли с часок, затем прервались попить пивка.

Джим открыл банку «Dos Equis»[26] и завалился на диван, обитый темно-зеленой кожей.