Всадники в грозу. Моя жизнь с Джимом Моррисоном и The Doors

Когда мы приезжали в Нью-Йорк, Джим всегда старался повидаться с одной девушкой, миниатюрной, коротко стриженной блондинкой, очень живой и общительной. Звали ее Линн Верес и родом она была из Нью-Джерси. Попав в Нью-Йорк, она устроилась работать танцовщицей в модную дискотеку «Peppermint Lounge» на Манхеттене. Линн здорово рассказывала всякие забавные случаи и анекдоты на тему своей тамошней жизни, например, о том, как у одной из ее коллег однажды вылетели накладные груди из лифчика, прямо на сцене.

* * *

Джим был слегка бледен, когда мы ехали в лимузине на наш первый концерт, на который заранее продавались билеты с указанными местами. Бледность Джима проистекала не оттого, что его укачало в лимузине — мы уже успели полюбить этот тип автомобиля, с его плавным бесшумным ходом и бархатным нутром. И не от того, что он испугался нашего водителя — личного шофера Жака Хольцмана, чернокожего верзилы со шрамом от ножа через весь затылок, по имени Джордж. Джордж был добрый малый и большой весельчак. («Мы просто катаемся, расслабьтесь, ребята!» — сообщил он нам со своей белозубой улыбкой, после того, как мы несколько раз подряд объехали весь квартал вокруг театра, в поисках служебного входа). Джим был бледен, потому что нам предстояло выступить на шоу по случаю юбилея радиостанции «WOR», и это был наш первый «настоящий концерт в настоящем театре». Сколько бы концертов я не отыграл, мое сердце всегда начинает биться быстрей, когда я стою с краю сцены, за занавесом, в ожидании выхода. А то была роскошная сцена, и выход на нее означал официальное признание нашего успеха. Огромная, с настоящим тяжелым красным бархатным занавесом от края до края. И море лиц в зале за ним.

Винс Тренор, наш новый звукорежиссер и «гений электроники» из Новой Англии, носился, в сотый раз проверяя аппаратуру. Винс был тощий и нервный, трудоголик. Директор театра предупредил меня, чтобы мы выступали не дольше тридцати минут. Но прежде, чем я успел донести сообщение до «мальчиков», занавес пошел вверх. Винс все еще был на сцене, и Джим, недолго думая, ухватился за него, пытаясь удержать. Тот продолжал подниматься, и Джим… взлетел вместе с ним! Я перепугался, что его утащит под самый потолок, откуда он свалится и разобьется, но он знал, что делает. Ровно на полпути Джим выпустил занавес, полетел вниз, мягко приземлился на ноги, прыгнул к микрофону — точно в момент, когда ему надо было вступать на “Break On Through”. Ай да шоу, ай да шоу. Публика решила, что все так и задумано и разразилась аплодисментами. Вот не знал, что Джим еще и акробат.

Когда мы отыграли несколько песен, менеджер Дженис Иэн, певицы, которая должна была выступать следующей, принялся орать на нас с края сцены. Мы начинали выходить за лимит времени, а его клиентке было всего шестнадцать, и с утра она должна была отправляться в школу.

Рей, Робби и Джим не слышали всех этих протестов, поскольку стояли на авансцене, и Робби взял первые аккорды “The End”, а эта вещь у нас живьем обычно звучала минут по пятнадцать. Вот тут-то, под этот тихий перебор, до них и донесся отчаянный вопль ведущего концерта, ди-джея Murray the K: «Нам п…ц, нам п…ц!»

Это конец, мой друг прекрасный
Это конец, мой единственный друг
Конец, это больно — тебя отпустить,
Но тебе вслед за мной не пойти
Конец, смешкам и ласковым обманам
Конец ночам, когда искали смерти мы

Попробуй описать, что будет дальше, так беспредельно и вольно,

И безнадежно уповая, на руку некую чужую,
В неком отчаянном краю

Джим сделал вид, что не замечает всей этой паники за сценой. Для этой песни, ничтоже сумняшеся, мы позаимствовали форму классической индийской раги, так что первые две трети игрались очень медленно, медитативно. Затем, в бурном финале, мы ускорялись вдвое и доводили темп до музыкального оргазма. Если вам хватало терпения позволить гипнотически жужжащему звуку овладеть вами в первой половине вещи, то к моменту кульминации ваше воображение просто разрывало от эмоций и образов. Но это было не то выступление, где мы могли дать душе развернуться. Я был ближе всех к организаторам, и все давление пришлось на меня. Сидя на своем постаменте над сценой, я видел краем глаза, как Мюррей, с лицом бурачного цвета, тычет пальцем в циферблат часов. Входить в транс он был не намерен.

Мы отлабали песню минут за пять, но менеджеры и агенты все равно глядели на нас волками, когда мы уходили со сцены.

* * *