Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

А у меня перед глазами все тот же Арбат и бесконечная череда людей, под дождем пришедших проститься с Булатом. И конечно, эти незабываемые глаза и лица. Я подумал, что эта дорога к Булату уже не иссякнет никогда и вслед за нами к нему будут приходить и наши дети, и наши внуки. Куда? Ну хотя бы к домику в Переделкине, где мне повезло бывать у Булата.

Вот комната эта – храни ее Бог! —
мой дом, мою крепость и волю,
Четыре стены, потолок и порог,
и тень моя с хлебом и солью.
И в комнате этой ночною порой
я к жизни иной прикасаюсь.
Но в комнате этой, отнюдь не герой,
я плачу, молюсь и спасаюсь.

И снова тайна: не к чужой жизни, не к другой, а к иной… Иная – это своя собственная жизнь, но в ином пространстве, в ином измерении. Возможно, в потустороннем. Снова догадка, прозрение про то, что он знает.

Кстати, и сюда, в переделкинский домик, по рассказу Ришеньки, в тот траурный день тоже шли люди, бедная и святая провинциальная интеллигенция, и до сих пор идут… Чтобы… «плакать, молиться и спасаться…» И наверное, нам нужно сделать так, чтобы они могли приходить и впредь, как приходят к Чехову, Толстому, Пастернаку и другим великим соотечественникам. Пока все сохранено, пока воздух наполнен его присутствием… И это именно нам нужно, более, чем ему.

Это бы все я, наверное, должен был сказать на вечере 20 октября (97-го г.), посвященном Булату, в концертном зале гостиницы «Россия». Но я нескладно как-то выступил, да и невозможно было выступать рядом с его песнями, которые так пронзительно исполнили Камбурова, Никитины и другие. Вечер-то был именно булатовский: грустный, уходящий в какую-то немыслимую подпамять. И оглядываясь, я убеждался – это пришла старая московская публика, чтобы вспомнить о прекрасном кошмаре прошлого и защититься Булатом от еще более жестокого кошмара нынешнего. Кто понимает: Булат еще долго – может, до нашей смерти – будет нас защищать. И спасать.

И еще остро почувствовалось: мы уходим, ушли. И эти дивные концерты – реквием по нам самим, которых почти что нет.

Даже после концерта к нам, ко мне и Фазилю (мы двое и были от «писателей», еще Андрей Вознесенский, но как-то концертно и со стороны), подходили с листочками, чтобы взять автограф, но это было отношение музейных работников к своим экспонатам, трогательное, бережливое, но почти что неживое. У Булата, мол, не успели взять, а вас вот за хвост ухватили… Но что мы рядом с ним?!

А вечер – как сновидение, как погружение… во что? В память, в себя, в собственную тоску по прошедшей, в общем-то, жизни. Тоже век уходит, ускользнул, а мы его, что называется, за хвост ухватили…

О Борисе Васильеве

Хочу отметить сразу, что решение жюри по поводу трех писателей удачно, все трое – Борис Васильев, Евгений Носов и неведомый до последнего времени Андрей Волос – для меня равно достойны высокой премии, которую получат.

Мне повезло представлять здесь первого из названных, Бориса Васильева, который давно вошел в классику русской современной прозы и вряд ли нуждается в каких-то особых словах.

Его знаменитую повесть «А зори здесь тихие» мы взахлеб прочитывали в журнале «Юность» в шестидесятые годы, попасть в театр на Таганке, где была она воплощена как пьеса, практически было невозможно, да и фильм, который мы снова недавно увидели по телевидению, потрясает своей трагической правдой о войне.

Далее идут замечательная повесть, тоже о войне, «В списках не значился» и другая, поразившая нас, как ее называют «экологическая», – «Не стреляйте в белых лебедей», «Иванов катер» и многое, многое другое. Все они, при их остросюжетности, несут огромной силы нравственный заряд.

В одной из энциклопедий мне попалось такое определение писателя: «Он выбирает по преимуществу трагические судьбы в их кульминационных точках».

Стоит, наверное, добавить, что особенно сильно эти трагические судьбы претворены в образах женщин (вспоминайте «Зори»). Вот и в последней, представленной на конкурс книге «Утоли мои печали», образ классической, романтической молодой женщины, увлеченной человеком необычным, каким был исторический знаменитый террорист Иван Каляев. Он, как вы помните, бросил бомбу в великого князя и был казнен, но началом всему была знаменитая Ходынка. В книге описание ее – лучшие страницы. Шел, как и сейчас, конец века, и были смута, разгул преступности, брожение идей, террор и насилие.