Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

А я брожу дачными вечерами мимо его потухших окон и отвожу глаза. До последнего времени мечтал, как мы вдвоем, в темнозорь, на Селигере или на Валдае, пойдем по влажной тропке вдоль хрусткого камыша к темнеющей острым носом на воде лодке, как будем ловить рыбу, забрасывая в серебристом заливчике удочки, и в это время, кто пережил, тот знает, особенно верится, что жить нам предстоит долго-долго.

Новые песни придумает жизнь Размышление о диссидентах

В понимании россиян слово «диссидент» всегда обозначало более чем инакомыслие, оно включало в себя понятие активного или пассивного сопротивления, противоборства тоталитарной коммунистической системе, при которой мы жили. Было бы, наверное, правильным назвать первыми диссидентами и тех, кто предшествовал нам, в том числе и в литературе, таких писателей, как Пастернак, Ахматова, Булгаков и другие, подававших нам пример личного мужества своим творчеством и всей своей жизнью.

Диссидентское движение более близких к моему поколению, поколению так называемых шестидесятников, было многообразным и состояло из многочисленных больших и малых групп, в которые входили люди искусства, ученые, священники, правозащитники и т. д. Они собирались обычно на квартирах на чай, на рюмку водки, и такой, одной из многих, была квартира Копелевых, Левы и его жены Раи Орловой, с которыми дружил: мы были соседями по дому. Кстати, напротив их окон всегда дежурила машина с антеннами, в подъезде торчали шпики, телефон прослушивался, и мы знали, что их жилье находится под постоянным наблюдением спецслужб.

В брежневские и особенно андроповские времена эти центры постепенно подавлялись; одним из первых был арестован и выслан Солженицын, изгнаны из страны писатели Бродский, Некрасов, Владимов, Аксенов, Гладилин, Коржавин (многих из них я лично провожал), брошены в ссылку Андрей Сахаров, Феликс Светов, Зоя Крахмальникова, многие попали в психушки или были подвергнуты, как Лидия Чуковская и другие, остракизму и внутренней изоляции. Я называю лишь тот круг московской творческой интеллигенции, с которым мне доводилось общаться. Но ее было много больше, и в день прощания с семьей Копелевых, которые уезжали в Германию, через их скромную квартирку прошло более трехсот человек. Среди них были учителя, врачи, инженеры, библиотекари. Именно эта подпочвенная среда питала корни движения, хотя внешне не была ничем знаменита. Она же предопределила приход перестройки, и когда мы создавали альтернативное официальному Союзу писателей движение «Апрель», в него вступили около тысячи литераторов, а в 1991 году его члены, вместе с другими, вышли защищать Белый дом, а потом возглавили новый демократический Союз писателей.

О роли российской интеллигенции при тоталитаризме еще будут, наверное, созданы исследования и книги. Сейчас же стало модно ругать шестидесятников за их отсталость и за их амбиции. Не то якобы делали, не так писали, не к тому призывали. Но они лишь писали честные книги, как говорят, «в стол», без надежды на издание, да взывали к милосердию.

Многие из тех, кого я знал и любил, умерли, кто в ссылке, кто на чужбине, но иные вернулись, как Солженицын, или наезжают, как Коржавин, Войнович, Аксенов, и в меру возможностей участвуют в общественной жизни страны. Сергей Ковалев по-прежнему активно защищает права человека, как и сидевший в заключении Лев Тимофеев, бывший издатель подпольной «Хроники текущих событий». Задействовано, хоть и в меньшей степени, движение «Апрель», которым я руковожу, его ежегодные премии имени Сахарова «За мужество в литературе» поддержаны Еленой Боннер и общественностью. Этот список можно продолжить. И в общем, активная часть диссидентского движения, в большей или меньшей степени, включена в строительство нового общества, а на кухнях и по квартирам они, конечно, больше не собираются. Но есть и другие общественные центры, где можно увидеть знакомые лица, например «Сахаровский центр» (правозащитники), русский ПЕН-центр (писатели), «Московская трибуна» (ученые), «Мемориал», где собираются бывшие политзэки…

Но чаще местами встреч, к сожалению, становятся чьи-нибудь похороны. Недавно был вечер памяти ушедшего поэта Булата Окуджавы, песни которого помогали нам в нашем противоборстве с системой, и я увидел множество своих старых знакомых.

Конечно, все эти люди немолоды, многие перенесли тяжкие болезни, потери близких и друзей. Да и вообще, мне показалось, что, будучи менее прагматичными, чем идущие вслед за ними, они плохо вписываются в новые условия и постепенно исчезают. И в этом плане вечер-прощание с Булатом Окуджавой был для многих из нас прощанием со своим проклятым и прекрасным прошлым, со своим веком, со своими надеждами.

Но как однажды сказал поэт Светлов: «Новые песни придумает жизнь, не надо, ребята, о песне тужить…»

О книге Людмилы Улицкой