Все, что мне дорого. Письма, мемуары, дневники

Роман Павла Катаева «Один в океане» я прочел впервые лет пятнадцать назад, и уже тогда он лег, как говорится, мне на душу. Пластичность и выразительность фразы, чувство слова и образное мышление – все доказывало, что яблоко от яблони, и в самом деле, падает недалеко. Чего стоит на первой же странице прекрасное описание героини Кати с ее «двумя половинками земного шара», которые наблюдает наш герой. Экономя площадь рецензии, образ не продолжаю, но хочу добавить, что некая его «географичность» потом возвратится к нам уже реальным земным шаром, который Катя, она же Мисс Мир, объемлет в своих страданиях, прежде чем погибнуть. Некая всемирность представшей картины не мешает видеть глазами главного героя самые мельчайшие и живые, удивительные подробности, которые нас окружают.

Роман, наверное, можно было бы счесть лирическим дневником главного героя, поэта Сергея Попруженко, одиноко заплутавшего в океане жизни, если бы он был построен хронологически, но, к счастью, композиция романа продиктована законами художественной логики, и это делает его еще более увлекательным. Следишь уже не столько за сюжетом, тут в каждой главке сюжет свой (меня, например, в свое время поразила история с найденным морским чудовищем), а за движением мысли, и, как ни странно, от этого напряженность восприятия нисколько не уменьшается. Автор свободно владеет ассоциативной повествовательной формой, тем самым потоком сознания, который как жанр некогда обозначил еще в «Святом колодце» старший Катаев. А то, что роман нисколько не увял, не устарел (бывает ведь и так), доказывает лишь доброкачественность, надежность той классической мастерской, из которой он вышел. Считаю, пусть с опозданием, роман необходимо издавать. И как можно скорей.

6 декабря 2000 г.

Роберт Рождественский Кто же такие мы?

В воспоминаниях о Роберте Рождественском сказано, что в каждом городе, большом или маленьком, кто-нибудь каждый день слушает или произносит его строки. И вот совпадение – когда обдумывал я начало этих записей, в Большом Кремлевском зале в День защитника Отечества Иосиф Кобзон исполнял песню: «Кто же такие мы?». Я не нашел этой песни в последних сборниках, даже не знаю слов, но думаю, достаточно самого названия, чтобы вслед за автором попробовать поразмыслить о нашем времени и, конечно, о самом поэте.

Горькая обязанность – писать воспоминания о тех, кто был рядом и мог бы еще быть рядом. С одними дружил, с другими учился или работал, с третьими лишь соприкоснулся по случаю, но все, все они были частью моей жизни, без них, хорошо сознаю, нет и меня. Я воспринимаю нелегкую обязанность рассказывать о них как некое отторжение от себя, как облегчение, которого вовсе не желаю. К тому же горькая, повторю, обязанность, свидетельствовать о давних временах еще раз подтверждает, что все – и они, и мы – в некотором роде уже история.

Вот они стоят на фоне зимнего Переделкина: Роберт, Женя, Андрей. Если не ошибаюсь, памятное фото из «Огонька». Все трое в роскошных дубленках, энергичные, в самом, как говорят, расцвете творческих сил, уже знаменитые. Их как бы равняли: и этим фото, и в поэзии, и в жизни, а они разные. Амбициозные, громкие, рекламные и не очень, и Роберт среди них, пожалуй, наименее вызывающий, он спокоен, внутренне сосредоточен и как бы погружен в себя. Таким и запомнился он с первых лет знакомства в Литературном институте: несуетливостью, врожденной интеллигентностью, чувством такта и уважения к пишущим коллегам.

Помню, на самом первом моем обсуждении стихов на семинаре Льва Ошанина он, как оказалось, чтобы не смущать меня – все-таки старшекурсник, простоял за дверью, чтобы услышать мои стихи. Стихи, насколько я понимаю, были плохие. Но Роберт ничего не сказал, поблагодарил и ушел. Это было в 1955 году. А вскоре мы читали, передавая друг другу, новомирский номер с его поэмой «Моя любовь» и цитировали на память строки: «Вышли в жизнь романтики, ум у книг занявшие, кроме математики, сложностей не знавшие…»

Возможно, не обо всех о нас, но все равно броско и похоже. В Литературном институте того времени любили поэзию и знали поэтов. И тех, кто ушел навсегда, и нынешних, вплоть до Вознесенского и Евтушенко. Вечерние посиделки, литературные вечера, семинары под руководством живых классиков, и традиционные, всеми любимые «капустники», авторами которых являлся всегда Роберт, с ним Владимир Морозов, он потом покончит с собой, и Коля Анциферов, тоже рано умерший. Мне доставались крошечные роли, но я и до сих пор помню текст, дело происходит в Древнем Риме, и один студент другого спрашивает: «О Степий, куда ты шаги свои так направляешь?!» Имелось в виду, что он направляется вовсе не на лекцию. В финале посланец возглашает: «Лекции этой не будет… болен профессор смертельно!» И тут же дружный хор: «Зевсу всесильному слава!»

Во время таких вечеров звучала шуточная песенка о стипендии, написанная Робертом: