Все люди — враги

Тони вернулся к табуретке у рояля и задумчиво вертелся на ней то в ту, то в другую сторону. «Они сбили меня с ног, они в каждом раунде сбивают меня с ног. Им нужно ровно десять минут, чтобы от вечных ценностей свалить тебя на землю к этакому: «не налил ли я в пунш слишком много рому?» Я поладил с кошкой гораздо лучше, может быть, потому, что она неспособна прерывать меня. Они сводят все к одной формуле — пища, одежда, жилище, заводные игрушки, что скажет свет. И они-то и есть настоящие и полезные люди. Кто я такой, чтобы критиковать их? Разве я не приносил жертв их богам целых шесть лет, выслуживая дочь Саула? Но что это за зверинец! Там Уолтер, вылупивший свои совиные глаза на почти совсем обнаженные груди Маргарет, и Харольд, ласкающий ее своими словесными плавниками, Маргарет — священная птица-кошка, привыкшая к почитанию. А вот там Элен, свернувшаяся молчаливо и зловеще над какой-то чересчур удобоваримой книгой, подобно зелено-золотистой змее. Чтение для них — субститут жизни или сна. Им непосильна ответственная сознательность, они хотят удрать от нее, вернуться к первоначальной инерции. Только им не удается спать все время. Поэтому они ускользают прочь на крыльях безответственной мечты…»

В этот момент нить его мыслей внезапно прервалась, потому что взор его встретился со взором Элен, пристально глядевшей на него поверх книги с каким-то странным выражением. Уже несколько раз в течение рождественских праздников Тони ловил такой же ее взгляд и не отвечал на него, отчасти потому, что был поглощен своими обязанностями хозяина, но главным образом потому, что его коробила неизбежная ложь и осложнения, к которым привел бы его ответ. Правда, Маргарет исповедовала обычные доктрины «о свободе» и делала вид, что она не вникает в его дела, поскольку и он более или менее предоставлял ей свободу. Но эта мнимая свобода была в действительности иллюзией, пустыми словами модной болтовни, и Тони отлично знал, что если бы Маргарет заподозрила его в том, что он позволяет себе какие-нибудь мимолетные причуды, его сейчас же призвали бы к порядку, резко дернув за супружеский поводок. Тогда произошел бы либо полнейший крах, либо возврат к прежнему смиренному поведению. А Элен не настолько интересовала его, чтобы ему хотелось убежать с ней или же переменить один поводок на другой. Раз уж он с отчаяния давным-давно продался буржуазному благополучию, ему ничего не остается, как только оставаться верным буржуазной сделке. Что он и делал, но делал мрачно.

И все же в этом взгляде Элен было что-то такое, на что он машинально ответил, совершенно вопреки своему сознательному решению. В ее глазах был такой отчаянный призыв, она так безоговорочно предлагала себя, что Тони почувствовал, как его плоть стремится к ней, — бедная девочка, неужели же тут нет мужчины, который утешил бы тебя в своих объятиях? Не рассуждая о том, что он подвергает себя риску, Тони встал со своей табуретки, подошел к дивану и сел в ногах Элен. Маленькая ширма совершенно скрывала ее от остальных собеседников, собравшихся у камина, где они ретиво обсуждали бездарные пьесы и глупых актеров с тем упрямым пристрастием, которое сходит за ум в заплесневелом мире среднего класса. Тони был виден им, когда он отклонялся назад, но скрыт, когда наклонялся вперед. Поглощенные пикантными театральными новостями, беседовавшие, казалось, не заметили, как Тони переменил место. Глаза Элен опять встретились с его глазами, но уже с другим выражением — благодарности, смешанной с триумфом, и это должно было бы заставить Тони остеречься. Он был смущен напряженным молчанием, к которому его принуждал этот взгляд, и только для того, чтобы сказать хоть что-нибудь, произнес:

— Как ваша головная боль? Вам не лучше?

— Гораздо лучше. Надеюсь, скоро совсем пройдет.

Его немного смутил этот очевидный намек, и он неловко продолжал:

— Вы не находите, что в комнате слишком жарко или накурено?

— Нет. — Казалось, Элен немного забавляло его смущение. — Мне здесь лучше, чем где бы то ни было.

Он мысленно добавил «около вас», как этого от него хотели, и почувствовал смутное презрение к такому ухаживанию за собой, причем все делалось так, будто инициатива принадлежит ему. И все же он был отчасти польщен в своем тщеславии.

— Как подвигается дело с книгой? Хороший рассказ?

— Мне интересно. Две женщины выходят замуж, каждая за человека, ей неподходящего, но он, вероятно, был бы подходящим мужем для другой.

Слабая улыбка тронула ее губы, и Тони увидел ясно: все это она сочиняет, чтобы сделать ему признание. По-видимому, ее забавляло, что все это происходит на глазах у Маргарет и ее собственного мужа.

— И что же дальше? — спросил он.

— До этого я еще не дошла. Мне очень любопытно посмотреть, как это все будет развиваться.

Она передвинулась немного выше на диване и, нарочно или нечаянно, показала Тони себя гораздо больше, чем это было необходимо. Она увидела, что он посмотрел туда, куда ей хотелось, чтобы он взглянул, и опять улыбнулась с томным, похотливым желанием во взоре, пригладив платье и подвернув его под колени.