Все люди — враги

— Луну! — ответил он вставая. — Не лучше ли нам отправиться домой? Здесь холодно сидеть.

II

В течение двух следующих месяцев Антони вел долгую и упорную внутреннюю борьбу и по необходимости вел ее в одиночестве, ибо не было никого, кому он мог бы вполне довериться, за исключением разве Джульена и Уотертона. Несмотря на свою привязанность к Джульену или, скорее, из-за нее, Антони не хотелось принуждать молодого человека хранить что-либо в секрете от его же собственной сестры. В самом деле, сознание того, что его понятия о жизни совершенно отличны от понятий Маргарет и что он собирается совершить поступок, которого она не поймет и не одобрит, — все это было одним из его самых больших затруднений. Разве у него есть моральное право навязывать ей свое решение (например, решение порвать с такой жизнью), доказывая это Маргарет или игнорируя ее возражения? Советоваться с Джульеном значило бы просить о поддержке, ведь просьба о совете очень часто имеет такой смысл. Он не сомневался, что Джульен поддержит его: вопрос был только в том, что он не хотел ставить Джульена перед дилеммой разделенной верности. И не потому, что Джульен выражал или испытывал нежные чувства к кому-либо из своей семьи, конечно, он состоял в гораздо более дружеских отношениях с Тони, чем с кем-нибудь из своих. Для удовольствия своей семьи Джульен все еще готовился в юристы и присутствовал на семейных обедах. Но, подобно многим адвокатам, слишком чувствительным к драчливому духу этой профессии, Джульен уже перешел к журналистике. И Тони один из всех родных подбивал его к такой рискованной карьере.

Нет, решил Антони, у Джульена и так довольно своих собственных затруднений, чтобы еще просить его взять на себя затруднения шурина. Поэтому Джульен был решительно отстранен. Оставался еще Уотертон, добродушный, погубленный войной Уотертон, который довольно весело жил на свою инвалидную пенсию и был богат снисходительной мудростью. Но зато Тони редко виделся с Уотертоном за последние пять лет. Маргарет он не очень нравился. И, как это иногда случается у жен, Уотертон был искусно оттерт на задний план вместе с другими друзьями холостой жизни Тони. Даже не одобрялся и Крэнг, хотя и заслуживавший уважения, как начальник Уолтера по министерству: его не одобряли по тому, не совсем неосновательному, поводу, что миссис Крэнг не «леди». «Как будто это имеет какое-либо значение, — сердито ворчал Тони про себя, — во всяком случае, она приличная, мягкосердечная женщина, и тем лучше, что она не претендует на звание «леди», как это обычно бывает». Тони решил поговорить на днях с Уотертоном, хотя Уотертон беден, свободно высказывает свои мнения и, по выражению Маргарет, похож на «череп на пиру» со своей высохшей левой рукой и выражением скрытого страдания на лице.

В начале марта Антони один уехал за город на несколько дней, чтобы попытаться прийти к какому-нибудь решению относительно самого себя. Он не старался объяснить себе, почему ему показалось необходимым уехать за город, — просто нельзя толком подумать здесь, в Лондоне, в постоянном окружении волевого воздействия всех этих миллионов людей.

В субботу утром он с чувством удовлетворения (словно делая какой-то вызывающий жест) оделся во все самое старое и отправился в далекую прогулку. Предлогом для этой прогулки по тропинкам и заброшенным дорогам, полузаросшим травой, была деревня милях в восьми к юго-востоку. Несколько домов и усадеб прятались между большими вязами и березами и делали деревню похожей на зеленый корабль, севший на мель в маленьком заливе, у подножия голой меловой возвышенности, — а церковь старалась стащить его с мели. В церкви было несколько гробниц четырнадцатого столетия, грубой, топорной работы, без изящества и интеллектуальной тонкости итальянской и французской скульптуры того же времени, но зато подлинных.

Утро было туманное, но постепенно переходило в спокойный солнечный день, как это иногда случается в марте при слабом юго-восточном ветре. Тони шел твердой и легкой поступью и совершенно не походил на того человека, который в тоске спешил через Дорсетские холмы лет семь тому назад.

Он свернул с дороги на тропинку, шедшую через луга, где скошенная влажная трава блестела от осевших на ней частиц тумана, и остановился на пешеходном мостике через ручеек, бежавший по мелким камешкам. Две или три форели метнулись прочь быстрыми тенями в коричневатой воде, легко скользнув, как подводные птицы. Болотная курочка торопливо засеменила, размахивая крыльями и ногами, а Тони стоял, глядя на воронки в воде, слушая шелест увядших камышей, и думал. Выше по течению на низкорослой иве он заметил искры золотых цветов.