Все люди — враги

В течение трех недель, проведенных ими в Северной Африке, Тони предоставлял Уотертону определять все их планы и переезды. Это было путешествие Уотертона, и кроме того, его время было ограничено. Тони же мог свободно задерживаться где хотел. Они провели несколько дней в Тунисе, достаточно, чтобы посетить Карфаген и поверхностно ознакомиться с туземным городом и довольно затейливыми лавчонками. На Кайруан хватило одного дня, а затем по железной дороге они поехали в Тозер, посетили ближайший оазис Нефта и потом на автомобиле проехали свыше двухсот миль по пустынной местности к оазису Габес, лежащему на морском берегу. Там они наняли другой автомобиль, чтобы съездить в Мединин и в островной оазис Джерба, а затем вернулись в Тунис поездом, сделав остановки в Сусе и Сфаксе.

Это была довольно поверхностная поездка, и они едва доехали до границы Сахары, которую Тони больше всего и хотелось видеть, но кое-какие ощущения и сцены произвели на него впечатление.

Очень было неприятно открытие, что на многих туземцах в Тунисе были цветистые носки и модные подвязки «Бостон», целиком видные из-под коротких штанов; тяжелым ударом было также открытие, что призыв к молитве производился при помощи гудка фабричной сирены с верхушки минарета. Больше того: никто в Тунисе, казалось, не обращал на это никакого внимания. Таким образом, даже консервативный ислам шел в ногу с прогрессом. На Тони не произвело также большого впечатления и искусство ислама, хотя он и говорил разочарованному Уотертону, что его впечатления, естественно, были самыми поверхностно-туристскими. Он не мог не указать Уотертону, что ислам обратил когда-то плодородную провинцию в пустыню, и в такую пустыню, что понадобилось почти пятьдесят лет терпеливых усилий французов, чтобы только отчасти воссоздать былое. Когда-то процветавшие города были разрушены, и большой римский амфитеатр в Эль-Джеме глядел вниз на запустение, похожее на то, которое окружало Озимандиаса у Шелли. Их архитектура имела свои достоинства, но была значительно ниже лучшего искусства Европы, и даже впечатление от большой мечети в Кайруане в значительной степени зависело от колонн и столбов, накраденных из римских и византийских зданий. А вой, исходивший из мечетей, — был Рамазан[184], — еле отличался от субботнего перезвона, который слышится из какой-нибудь жестяночной часовни. Что же касается ковров, которые им навязывали по фантастическим ценам в лавках, то в большинстве своем они были ужасны и едва стоили того, чтобы в свою очередь навязать их кому-нибудь вместе с фунтом чая в виде премии. Исключение составляли немногие ковры с негритянским рисунком, которые Тони видел в Тозере, но и те стояли ниже настоящего африканского искусства. Как утверждал Тони, монотеизм является ужасным испытанием для искусства, которое, в основном, важнее для человечества, чем спиритуальные религии; а союз монотеизма и индустриализма абсолютно роковое явление, поскольку пустыня с дешевыми механизированными людьми гораздо страшнее подлинной необитаемой пустыни.

— Я вполне готов согласиться с тем, что вы говорите о достижениях ислама в прошлом, — сказал он Уотертону, когда они возвращались в Тунис, — и с тем, что в Каире, Дамаске и Стамбуле имеются чудесные вещи. А также и с тем, что Тунис просто отдаленное пиратское государство, хотя вы должны вспомнить, как нам говорили, что Кайруан был одним из самых священных тунисских городов и в нем был университет. Ислам был созидательным, только пока он завоевывал византийцев и римлян, чтобы паразитировать на них; когда же по своей глупости он, наконец, уничтожил их, он перестал быть созидательным и спустился до того тупого формализма, который, по-видимому, является гибелью для семитской мысли. Мне кажется, что эти люди, как и евреи, лишены творческих способностей, но лишены также и еврейского ума. И действительно, мое воображение содрогнулось, когда вы предлагали мне почувствовать себя в царстве «Тысячи и одной ночи», а мы в это время проходили мимо жирных узлов, называемых женщинами, в безобразных черных покрывалах, и смотрели на этих жутких девушек из Улед-Найль, танцующих под мотив «та-ра-ра-бум-би-я»!..

— О, вы предубеждены, — сказал Уотертон.

— Не думаю, — возразил Тони. — Я только стараюсь разглядеть, что здесь реально, вместо любования консервированными романтическими историями о шейхах. Одно из доказательств моей искренности заключается в том, что до своего приезда сюда я был всячески против пребывания здесь французов, а теперь я за них: как ужасно бы мы питались, если бы нам пришлось полагаться только на кус-кус[185]. Признаюсь вам, что одна из моих маленьких слабостей получила удовлетворение от открытия того, какой вред принесла еще одна спиритуальная религия, но и здесь я привожу в свидетели вас — это вы указывали, что, чем фанатичнее были наши разные драгоманы в своем педантичном выполнении правил Рамазана, тем бесчестнее они оказывались, тем меньше заслуживали доверия.