Все люди — враги

— Прости, что я на тебя так наседаю, дорогая, но я буду упрям. Ну-ка, примерь два-три других и сделай вид, что хочешь купить их, а затем пойди посмотри материи и выбери несколько отрезов на платья. Не показывай, что тебе нужно действительно, — техника тебе знакома. А я вернусь через минуту.

Когда они шли по улице, Тони заметил в одном окне ожерелье в стиле восемнадцатого века из самоцветов, оправа была совсем как настоящая. Ему пришло в голову, что оно, вероятно, подойдет к платью. Во всяком случае это была красивая вещь. Спор и сражение с продавцом заняли около пятнадцати минут, и Тони вышел с ожерельем в кармане, чувствуя, что он переплатил за него и что ему это все равно. Ценность вещей только в том удовольствии, которое они могут доставить.

Он увидел, как Ката, одетая в свое старое платье, роется в материях и оживленно разговаривает с портнихой.

— Есть очень красивые материи, — сказала Ката взволнованно, когда он вошел, — но одного платья мне достаточно. Право, достаточно.

Но Тони был тверд. Надо было выбрать материю по крайней мере на два платья и сшить их. На все это и на торг пошло немало времени, но наконец все было улажено: за шелковое платье им надо было заплатить пятьсот лир, а за остальные они расплатятся, когда все будет сшито так, как хочется Кате. Ката взяла шелковое платье и приложила его к себе перед зеркалом.

— Ты хочешь надеть его сейчас? — спросил Тони. — Или изъяны, которых я не вижу, настолько значительны, что тебе надо исправить их?

— О нет! Ты назовешь меня тщеславной, если я надену его сейчас?

— Это как раз то, что я хотел. Скажи, чтобы она завернула твое старое платье. — Ката снова переоделась и стояла, поглаживая шелк и восхищаясь собой.

— Ну-ка, закрой на минутку глаза, пожалуйста, — сказал Тони и надел на Кату ожерелье.

— Хорошо? — спросил он с беспокойством. — Я уговорился, что ты можешь переменить его на что-нибудь другое, если оно тебе не понравится.

— Даже если бы оно было безобразное, я бы не меняла его, потому что ты его выбрал, — сказала Ката, быстро целуя Тони, пока портниха отвернулась, — но оно красивое и, кажется, очень подходит к платью.

— Его нельзя, пожалуй, назвать свадебным подарком, — сказал Тони. — Но я все равно ненавижу свадьбы, а ты? Свадьбы по всей форме, я хотел сказать. Может быть, мне сказать, что это подарок для «жизни во грехе»?

— «Жизни в любви» — хочешь сказать… Я не чувствую себя грешной, даже если ты и считаешь, что это так. Я чувствую себя красивой — и полна снисхождения к остальному миру.

— Я сам не чувствую за собой никакого греха, — отвечал Тони. — По правде говоря, и никогда не чувствовал, — я чувствую, что согрешил бы, если бы сделал глупость, низость, злой поступок или ошибку, — и сожалел бы об этом. Но я рад, что тебе нравится ожерелье.

Он вложил ей в руку бумажку в тысячу лир, говоря:

— Заплати вместо меня за платье, а сдачу положи себе в сумку. У меня так много всего в бумажнике, что больше нет места. Кроме того, деньги могут понадобиться тебе на разные мелочи, когда меня с тобой не будет.

От портнихи они пошли в магазин чулок и белья, который та им рекомендовала. Ката стала протестовать, но Тони настоял на своем. Он заставил ее купить все красивые вещи, которые, как он видел, ей хотелось иметь, но она удерживалась от покупки потому, что считала их дорогими. Тони понимал, что это безрассудно с его стороны, но, как он сказал Кате, мало кто женится больше чем пять-шесть раз за всю жизнь, и потому им надо спешить насладиться самым лучшим из своих браков.

— Кроме того, — прибавил он, когда она стояла в нерешительности над очень привлекательным гарнитуром вышитого белья, — помни, что это я буду глядеть на него, а не ты.

Здесь он снова применил хитрость с бумажкой в тысячу лир и затем отпустил Кату в Farmacia запастись кремами и духами и тому подобным.

— Здесь придется выбирать тебе, — сказал он, — мои скудные технические познания в области женских дел давным-давно истощились. Я не знаю, что тебе нравится. Но не обманывай меня и покупай все, что тебе хочется. У них, наверное, много немецких вещей.

Когда они снова, смеясь и болтая, вышли на улицу, нагруженные пакетами, в маленькой церкви, которую Эя гордо называла своим собором, раздался звон колокола, а за ним последовали колокола двух других церквей.

— Господи, — сказал Тони, взглянув на часы, — уже полдень. Как быстро прошло утро. Нам надо взять vettura, Ката. Постой — может быть, тебе нужно что-нибудь еще? Ах, да, я знаю, зонтик. Ты не повезешь его с собой, так что мы купим дешевый, который ты сможешь бросить. Ну, скорее.