Все люди — враги

Для одного дня Тони уже очень много повидал, однако он продолжал бродить до темноты и прервал свою прогулку лишь для того, чтобы поесть в маленьком ресторане у собора, где вино подавалось в небольших оплетенных бутылках с длинными узкими горлышками и где пища была простая, но вкусная. В лучшем случае этот день остался лишь мимолетным воспоминанием, но для Тони его было достаточно, чтобы почувствовать Флоренцию далекого прошлого. Все благоприятствовало ему — безоблачное небо, резкий контраст после долгого мрака особенно унылой северной осени, собственное возбуждение и восприимчивость к языку камня и красок, и ощущение радости бытия после перенесенных в Англии страданий. Впервые в своей жизни Антони усомнился в справедливости одного из утверждений Скропа. Музей ли Италия? Нет, если только вы не захотите превратить ее в музей своим собственным поведением. Италия — это освобождение, внезапный свет, озаряющий человеческий дух, подобно ее собственному Возрождению. Но чтобы приобщиться к ней, проникнуться ею, надо любить мир всеми чувствами, с тем же совершенством, с каким любили они — Персей и Давид — освободители.

С трудом пробираясь со своим чемоданом сквозь толпу людей на вокзале в Риме, Антони почувствовал чью-то руку на своем плече, и голос Робина произнес:

— Молодец! Я не думал, что вы сдержите слово. Ну и утомленный же у вас вид!

— Это лишь так кажется. Просто я ужасно запылился в дороге. Мне надо помыться и переодеться, и все будет в порядке.

— Ну тогда пойдем. Я снял для вас комнату наверху у Испанской лестницы. Я живу внизу, на виа Дуе Мачелли.

Робин промчал его сквозь строй неожиданно обступивших их со всех сторон комиссионеров, назойливо зазывающих в гостиницы, и вскочил с ним в экипаж.

— Посмотрите! — воскликнул Тони, едва они отъехали. — Что это за огромные развалины?

— Термы[71] Диоклетиана[72]. Они когда-то занимали и всю эту площадь. А вот церковь — творение Микеланджело и музей греко-римской чепухи — вы придете от него в восторг.

— А этот фонтан? — Тони указал на двенадцать больших струй пенящейся воды, с плеском низвергавшихся на голых бронзовых женщин.

— О, это современное произведение! Довольно забавно; говорят, он вызвал пуританский бунт, когда его впервые поставили, и скульптору пришлось внести некоторые изменения. Однако я сомневаюсь, чтобы наши милые городские власти разрешили его даже в таком виде!

— Не разрешили бы, — сказал Тони, обернувшись, чтобы взглянуть на исполненные, пожалуй, в стиле модерн бронзовые фигуры, которые, казалось, эротически извивались под струями воды. — Но это лучше всего того, что я видел в таком же роде в Париже. Во всяком случае, вода великолепна.

— Это ничто! Все акведуки заканчиваются огромными фонтанами. Смотрите, вот фонтан Моисея. Есть еще Павла Третьего вблизи Яникула[73], громадный Треви, двухструйный фонтан у Святого Петра и множество более мелких. Замечательный фонтан, изображающий юные человеческие фигуры и черепах, находится в гетто, а затонувший корабль Бернини[74] — у подножия Испанской лестницы и круглый Римский бассейн — у виллы Медичи. Рим — город прекрасной воды, колоколов и хорошего вина. Мы очень разумно поступили, приехав сюда.

— Всегда ли здесь так солнечно, как сегодня?

— О нет, бог с вами! Было очень жарко в сентябре и чудесно в октябре и начале ноября, хотя бывали грозы. Но у нас очень часто лил дождь, прекратившийся дня за два до вашего приезда. Погода прояснилась специально для вас! Однако не обольщайтесь солнцем — на рассвете и по вечерам бывает холодно.

— Я это почувствовал уже в Флоренции. Смотрите, опять фонтан!

— Это Тритон, а там дальше — дворец Барберини. Стиль его считают барокко, но мне он нравится.

— Что это за обелиск там наверху?

— Египетский — привезен одним из императоров, я забыл каким. Он стоит в конце Испанской лестницы. Ваша комната совсем близко, сейчас же за углом, на виа Грегориана.

Антони оказался в большой, просторной комнате, с потолком, расписанным гирляндами роз, амурами и с почти голой женщиной в центре, из пупка которой самым неподходящим образом свисала электрическая лампа без абажура. Из двух высоких окон видны были деревья, за ними множество черепичных крыш, купола и небо. В комнате были громадная кровать, массивный круглый стол на изогнутых ножках, довольно потрепанные золоченые стулья, несколько видов Рима, написанных масляной краской, и простой деревянный умывальник с дешевым зеркалом над ним. Странная смесь.

— Какая большая комната! — сказал Тони. — Она не дорогая?

— Пятьдесят лир в месяц, — ответил Робин виноватым тоном. — Комнаты ужасно дороги в Риме, и довольно трудно их найти. Была одна за сорок лир, но она была очень мала и без всякого вида. Я полагал, что вы предпочтете платить лишних десять лир и жить с удобствами.

— Ничего, ничего! Вы оказали мне большую услугу, что позаботились об этом, — я ненавижу искать комнаты.

Пока Антони умывался и переодевался, Робин занимал его разговором.