Все люди — враги

Антони не закончил своей мысли. Они подошли к перилам высокой террасы и стали глядеть на Рим. Первое, что бросилось Тони в глаза, — это купол Святого Петра, в величавости его нельзя было ошибиться; затем обширная, почти круглая площадь у их ног, с трамваями, экипажами и людьми, которые казались жучками, передвигавшимися на задних лапках. На одном конце площади возвышались два почти совершенно одинаковых купола, на противоположном — тройная арка. Остальное было морем крыш, колоколен и куполов, переливавшихся чистыми, нежными красками в лучах бездымного солнечного света. Это было прекрасно, но взволновало Тони меньше, чем его первое, мимолетное впечатление от Флоренции: Рим был лишь силой и великолепием, Флоренция же — человеческой жизнью, ставшей прекрасной… Он вздрогнул от прогремевшего над городом пушечного выстрела и затем стал слушать внезапно начавшийся звон колоколов, доносившийся с сотен колоколен, — то глубокий и раскатистый, то высокий и пронзительный, то чистый и звонкий, но всегда чрезвычайно гармоничный.

— Полдень, — сказал Робин. — Теперь вы понимаете, откуда Рабле заимствовал свой «Звенящий остров»[83]? Пойдем завтракать.

Они сели в извозчичий экипаж и поехали вниз по извилистой аллее на какую-то площадь, затем по длинной прямой улице — Корсо — выехали на другую большую площадь с огромным дворцом эпохи Возрождения направо и замысловатым нагромождением белого мрамора и позолоты впереди.

— Отвратительно, не правда ли? — спросил Робин. — Взгляните-ка на Виктора Эммануила[84]. Итальянцы все еще обожают скульптуру и архитектуру, но уже утратили свое мастерство. За этим чудовищным сооружением — Капитолий, а дальше — Форум. Вот эта огромная штука когда-то была венецианским посольством — я говорил вам, что тут был рай для дипломатов!

За площадью тянулась длинная узкая улица.

— Via delle Botteghe Oscure[85], — сказал Робин. — Подходящее название — посмотрите, в каком мраке здесь работают люди. Вернее, работали бы, не уйди они все завтракать. Раньше трех теперь не возобновят работы.

Они завернули в ворота и оказались во дворе, под густым навесом из винограда. С переплетенных лоз еще свисало несколько золотистых листьев; иногда один из них тихо падал, порхая в неподвижном воздухе.

— Нам оставили столик на солнце, — сказал Робин. — Добрый день, Аттилио, — поздоровался он по-итальянски.

— Добрый день, синьоре, — ответил очень толстый моложавый официант с двухдневной черной щетиной на улыбающемся лице.

— Как его зовут? — спросил Тони.

— Аттилио — Аттила, — похож он на свирепого гунна, а? Этот ресторанчик принадлежит ему, его брату и старухе-матери, которая вечно жалуется на свой ревматизм и замечательно готовит. Заказать завтрак?

— Пожалуйста.

* * *

— Я многое передумал с тех пор, как приехал сюда, — начал Робин, преподав официанту довольно сложные инструкции, — и в результате настроен более оптимистически, чем когда-либо.

— Это меня не удивляет, — ответил Тони, глядя сквозь виноградные лозы на ясное, лучистое небо и щурясь от солнца.

— Куда бы я ни приехал, я встречаю людей, горящих желанием искоренить зло во всем мире и готовых идти на любые жертвы, чтобы стало лучше жить. Это очень ободряет! Кажется, мы накануне грозных событий. Между прочим, как вам нравится это блюдо?

— Очень вкусно. Что это за интересные травы в нем?

— О, не знаю! — небрежно ответил Робин. — Что-то такое, что полагается. Старуха очень хорошо готовит, и ревматизм не играет тут никакой роли. А что вы скажете о вине?

Тони глотнул прозрачного, золотистого, легкого вина, благоухавшего виноградом.

— Чудесное вино! Своего рода поэма из винограда и солнечного света — весь Вакх в бутылке. Что это за вино?

— Оно называется «Треббиано» и в этом году особенно удалось. У них есть еще мускат — вино сладковатое и крепкое, но в своем роде тоже замечательное. Вы должны его попробовать.

— Это, наверное, дорогой ресторан? — спросил Тони.

— Да, пожалуй, такой завтрак нам обойдется около трех лир на человека. Но ведь это по случаю вашего приезда! Я вас сведу в такое место, где завтрак обходится не больше лиры, включая вино. Надо быть богачом, чтобы приходить сюда каждый день.

Им подали жареных креветок, которые были почему-то сладкие, очень нежных цыплят с салатом, сушеных винных ягод, орехов и апельсинов — таких ароматных, что Тони показалось, будто он только теперь, впервые в жизни, ест действительно сладкие апельсины. Когда они кончили, Робин широким жестом заказал полбутылки мускатного и предложил Тони сигару.

— Послушайте! — воскликнул Тони. — Что за безумная расточительность! Я опьянею!

— Не от этого, — сказал Робин. — Ведь это чистое вино. А сигары стоят пенни штука, если вас пугает расход. Я вот что хотел сейчас сказать: мне кажется, что таким людям, как мы с вами, следовало бы показать миру, как надо жить, не ожидая всех тех перемен, которые должны произойти.

— Ну что ж, — сказал Тони, — а разве мы не живем так? Если б все испытывали такую же радость бытия, как я сейчас, мир был бы раем.