Все люди — враги

Пароход шел на юго-запад, так что лучи яркого раннего солнца освещали левый борт. По направлению к солнцу море казалось нестерпимо блестящим, покрытым насечкой серебристо-золотым щитом; впереди оно было прозрачно-светлым и синим, подернутым рябью, словно множеством смеющихся уст — anerithmon gelasma, неисчислимым смехом. Плавно скользивший корабль разрезал волну в гладкой воде, и та разбегалась с легким шипением, превращаясь в мраморный узор пены. Более светлая, но и более глубокая синева неба казалась посыпанной золотистой пылью, и несколько очень высоких белых перистых облачков лишь еще больше оттеняли синеву и неподвижность небес. Милях в пяти перед ними чернел, словно ласточкино крыло, остров Эя на фоне залитого светом моря и горизонта. Полосы легкой туманной дымки, уже таявшей от жары, тянулись поперек острова, и он походил на нежную призму синих тонов, почти цвета индиго у вершины. На острове было два горных пика, один выше другого, соединенных очень широкой седловиной, где Тони уже мог с трудом разглядеть смутные очертания белого городка. В отдалении виднелось еще несколько островов: один — куполообразный, другой — длинный и какой-то взъерошенный, а третий, на очень большом расстоянии, — лишь неясная тень; на востоке высокий горный мыс чуть отделялся от берегов далекой Сицилии. Бессмертное, счастливое море, весенней поры мира, все такое же ясное и непорочное, каким оно было за целые эоны[87] до того, как первый человек научился говорить, такое же незапятнанное, как в те времена, когда первая багряноскулая ладья плыла вдоль его берегов и люди увидели эти острова и поняли, что здесь обитают боги.

Все ближе и ближе подходил пароход, и утесы, издали казавшиеся совсем низкими, вздымались все выше и выше, пока Антони не пришлось закинуть голову, чтобы разглядеть их гребни. Огромные желтые, розовые и серые известняковые скалы, изваянные солнцем, дождями и мощными морскими ветрами, выступали, словно контрфорсы, с тонкой бахромой пены у основания, или раскалывались кверху в фантастические, неприступно-острые вершины. Город, теперь уже совсем ясно видимый, лежал грудой белых кубиков во впадине между двумя горами; там и сям белела какая-нибудь крыша среди сосен, оливковых рощ и виноградников, поднимавшихся террасами, наподобие гигантских ступеней. Кроме самых крутых, оголенных вершин, все утопало в зелени деревьев, кустарников и садов, и далекий синий остров теперь превратился в сложный узор из зеленых тонов, увенчанный голыми скалами.

На пристани целая орда комиссионеров и слабо замаскированных грабителей окружила Тони; одни пытались отобрать у него чемодан, другие выкрикивали какие-то слова на ломаном английском и немецком языках, третьи совали ему в руки рекламы отелей или же отвратительные коралловые безделушки, четвертые дерзко требовали, чтобы он нанял лодку или коляску либо дал им папиросу или франк. Контраст между красотой природы и человеческим ничтожеством был резок. На мгновение Антони подумал было вернуться на пароход и немедленно покинуть остров, но затем решил не обращать внимания на этих паразитов. Он храбро проложил себе путь сквозь толпу к стоявшим в ряд пролеткам, невозмутимо сторговался с извозчиком за половину просимой тем цены и велел ему ехать во вторую деревню, расположенную высоко на горе.

Через две минуты у Тони не осталось и следа от испытанного им раздражения, ибо опять красота местности пленила его. Белая, пыльная дорога вилась вверх длинными петлями, сперва через виноградники, только-только покрывавшиеся листвой, а затем — между стеной полевых цветов и кустарников с одной стороны и безбрежным простором моря и неба — с другой. Чем выше они поднимались, тем, казалось, все больше темнело море: возле берега оно было зеленовато-синим, как павлиньи перья, а дальше к горизонту дымчато-лазурным. Но вскоре внимание Тони привлек сам остров. Средиземноморские сосны, искривленные дубы и каштаны стояли среди великолепия земляничных деревьев, гигантского белого вереска, желтого полевого горошка, белых, красных и желтых ракитников, распускающегося дрока, розмарина, красного валериана и массы мелких цветов, названий которых Тони не знал, — серебристо-белых колокольчиков, крохотного малюсенького красного пирамидального орхиса и еще множества других. В защищенном уголке он заметил грядку увядавших желтых ромашек, затем на косогоре полянку душистых диких нарциссов, а на самом краю дороги, между пушистым папоротником, розовые лепестки карликовых цикламенов.