— Рим — занятное место, и нам повезло, что мы видим его сейчас, — ведь старый дух его не долго продержится! Если вы собираетесь осмотреть все церкви, галереи и дворцы, вам предстоит немалая работа. Я перестал ходить — меня, в сущности, не интересует мертвое искусство.
— Cosa bella mortal pasisa, ma non d'arte![75] — нравоучительно произнес Тони, цитируя фразу, заученную им наизусть в поезде.
— Что? — спросил Робин. — Ради бога, бросьте ваш эстетизм, Тони! Самое интересное здесь — жизнь! Рим — это большая деревня, начиненная старыми дворцами и церквами, как пирог миндалем. Город все еще обнесен стеной и почти не выходит за пределы этой стены. Строятся новые кварталы, однако у Рима до сих пор меньше предместий, чем у любого другого большого города. Это, конечно, из-за малярийного комара. Достаточно отойти на милю за ворота Святого Панкрация, и вы уже словно в пустыне. Кажется, будто брошенный вами камешек долетит до самого купола Святого Петра, а между тем вокруг вас — ни звука, кроме жужжания пчел да стрекотания кузнечиков. Рим — центр католицизма, однако священники вынуждены ходить переодетыми, и здесь больше антиклерикализма, чем в Париже. В Риме два монарха и, следовательно, два комплекта дипломатов. Мне никогда и во сне не снилось, что в мире существует столько дипломатов! Ватикан не разговаривает с Квириналом, хотя все члены королевской семьи — католики. Старая знать все еще разъезжает в каретах и владеет великолепными лошадьми — на Пинчио[76] ежедневно происходит парад экипажей, где вы увидите рысаков, запряженных в роскошнейшие кареты, и наряду с ними — жалкие пролетки с веревочной сбруей. Швейцарская гвардия все еще носит мундиры по рисунку Микеланджело, а у преемников тех, кто так «гуманно» осудил Галилея, есть первоклассная обсерватория. Престиж британского посла зиждется на закупках больших партий вин. Построили огромное новое здание суда, и, говорят, при этом строительстве было больше взяточничества, чем во время знаменитого скандала в Филадельфии. Знать владеет обширными поместьями и сказочно богата, а трущобы у Тибра — чудовищны, в особенности в Затибрской части. Однако народ как будто очень доволен своей судьбой, и он несомненно благожелателен, хоть и грубоват, когда мы говорим о римлянах,
Они миновали великолепную Испанскую лестницу, в стиле барокко, с цветочными ларьками у ее подножия, и натолкнулись на трех музыкантов, наигрывавших какую-то примитивную, однообразную, но довольно трогательную мелодию на скрипке и двух гитарах. Робин дал монетку их антрепренеру.
— Я всегда им что-нибудь даю, — сказал он. — Товарищеское чувство, что ли! Я ведь тоже живу милостыней. Говорят, этот антрепренер с ними очень плохо обращается, но им от него не уйти. А вот и Римский бассейн — как величественны эти остролистники, не правда ли?
Они прошли через несколько ворот и вышли на нечто вроде бульвара; слева от них тянулись сады апельсинов и мимоз в цвету. В конце пологого спуска они достигли пустой, усыпанной гравием площади со скамьями, деревьями и бесчисленными бюстами из каррарского мрамора.
— Тут главным образом изображены герои итальянской независимости, — пояснил Робин в ответ на вопрос Антони. — А ну их! Я стал здесь скорее сторонником папы, чем Гарибальди.
— Разве папская власть была социалистической? — спросил Тони с добродушным лукавством.
— Не намного хуже — они оставляли народ в покое.
— Мне казалось, что это даже лучше…