Все люди — враги

— Всегда скрывай свое счастье, Антони. Не показывай людям, что мы любим друг друга. Не надо. Это не значит, что мне не противно что-то утаивать или что я не горжусь твоей любовью, но стоит людям узнать, и они непременно постараются разрушить чужое счастье.

— А как мы станем объяснять свои совместные прогулки?

— Я уже думала об этом. Предлог не очень хороший, но он сойдет, в особенности для итальянцев. Я сейчас же объявлю, что ты мой английский родственник и что мы сперва не узнали друг друга, потому что не видались с детства. Помни, моя тетя Гудрун — твоя мать!

В один безоблачный день Катарина и Антони поднялись на самую высокую гору острова. На этой высоте шум прибоя не был слышен; двухпарусные рыбачьи лодки, с такой высоты напоминавшие больших белых бабочек, только что опустившихся на воду, превратились в светлые точки, и даже громадный морской пароход в отдалении казался не больше шлюпки. Весь остров лежал под ними, словно огромная зеленая рельефная карта, с выделяющимися белыми выпуклостями обеих деревень и вьющимся узором обнесенных заборами дорожек. Необъятность моря подчеркивала разбросанные по нему острова и далекий мыс, края которого терялись в туманной дымке. Даже на солнце воздух был свеж и прохладен, и единственные звуки, нарушавшие тишину, доносились от шумной стаи стрижей. На самой вершине хребта стояла разрушенная часовня, келья отшельника и ровная площадка, которая когда-то была его садом. Там они присели, закурили и долго беседовали.

— Странную жизнь вели здесь отшельники, — сказал Антони. — я прочел вчера, что они жили здесь в течение многих поколений, пока не закрыли монастырей. Хотелось бы знать их настоящую жизнь — я имею в виду не «жития святых», ведь это просто благочестивая беллетристика, но их тайную, скрытую повесть. Почему они стали отшельниками, какие у них были сокровенные мысли. Были ли они просто ленивы или же бежали от мира, устрашившись его пороков, и действительно ли они были счастливы в уединении?

— Весьма эгоистичное существование, — сказала Ката, — и глупое вдобавок. Что могли они узнать о жизни, избегая ее?

— Не знаю. Вероятно, она была скучной и слишком автоматической для большинства из них. Ну, а лучшие умы… Столько монастырей и обителей отшельников построено вот в таких чудных местах. Не думаю, чтобы это было случайно. Быть может, некоторые из отшельников действительно поклонялись красоте мира, скрываясь под рясой монаха. Инстинктивное поклонение — это плохое слово — богам никогда не умирало и никогда не умрет, пока мир не превратится в механизированную пустыню. Но даже и тогда всегда будут море и звезды, солнце и месяц, облака, заря и солнечный закат. Я не презираю созерцательной жизни.

— Но, дорогой мой, — ласково возразила Ката, — люди не могут жить только в себе и для себя; а если они так живут — значит, они просто недоразвиты и озлоблены. Можно жить среди людей — и все же чувствовать всю красоту мира; а разве и в людях не скрывается великая красота? У нас есть своя личная жизнь и своего рода священный долг сделать ее как можно более прекрасной и благородной. — Она наклонилась и поцеловала его волосы. — Но нам даны также и коллективная жизнь и священный долг по отношению к другим людям. Ко всем людям. Можно многое сделать, работая на благо людей. И еще у нас есть долг перед государством.

Тони порывисто вскочил.

— Государство, — воскликнул он, — меня тошнит от этого слова! Это смехотворное божество. Половина моих друзей проводит свою жизнь в разрешении неразрешимых задач при помощи государства. Но, милая моя, государство порочно! Государство не означает общего блага, оно означает лишь правительства и полчища чиновников. А правительства тратят свое время и народные деньги на бессмысленные усилия, направленные к тому, чтобы возвеличиться за счет других правительств. Правда, они снабжают нас дорогами, полицейскими и судами, а сейчас еще по новым теориям считается, что они должны будут снабжать нас вареньем, сардинками, трамваями, законсервированными идеями с гарантией благонадежности, общественными садами, развлечениями и что на их обязанности будет контролировать почти все детали нашей жизни, включая и наши сердечные дела. Государства поощряют размножение, потому что им нужны рабы и солдаты. Социалистическое же государство будет регулировать размножение, чтобы производить бесчисленное количество здоровых, покорных индивидов, которые будут жить в государственных домах на государственной пище, привозимой государственным транспортом, для того чтобы служить государству и, таким образом, всячески способствовать состоянию государственного застоя. К черту государства!