Все люди — враги

Ему очень хотелось прочитать письма, тем более что он по почерку узнал, от кого они. Одно — очень коротенькое — было от Скропа и подтверждало приглашение приехать к нему в субботу утром и остаться до следующего дня. Второе было длинное послание от Робина — первое известие, полученное от него Тони за много лет. Он опустил это письмо в карман шинели, чтобы прочесть на досуге, и вскрыл третье, от отца. Это было доброжелательное, немного сентиментальное письмо, вызвавшее раздражение Тони упоминанием о матери (смерть ее все еще острой болью отзывалась в его сердце), ссылками на страдания, перенесенные Тони на войне, — малейший намек на них приводил его в бешенство, — и призывом «обосноваться» и «побольше бывать в обществе и развлекаться», что было совершенно несовместимо. К письму был приложен чек на пятьдесят фунтов. Увидев сумму, Тони почувствовал, что сердце у него радостно запрыгало: он ведь мог использовать эти деньги на поиски Каты. Его лицо озарилось слабой улыбкой, но она тотчас же исчезла, когда он, вскинув глаза, увидел устремленный на него взор Маргарет, в котором ему почудилось как бы нежное соучастие. У него сразу же было готово заключение: она переговорила с его отцом и они решили воздействовать на него добротой.

Он закинул голову и рассмеялся резким, злобным смехом.

— Что случилось? — весело и невинно спросила Маргарет, такая ласковая, снисходительная и ясноглазая.

— Письмо от отца, — ответил он, наблюдая за ней, — полное добрых, прекрасных наставлений, и чек. Я должен быть осторожен.

— Почему?

— Разве вы не знаете, что надо остерегаться данайцев, хотя бы и приносящих дары?

— О Тони! Какой вы стали озлобленный и циничный. Ваш отец такой славный. Он вас обожает, беспокоится о вас и хотел бы вам помочь.

— Не сомневаюсь. Но хочет ли он помочь мне как я этого хочу или как ему хочется? Тут, знаете ли, огромная разница! Умирающий с голоду человек предпочтет банку мясных консервов ордену Виктории.

— И я — орден Виктории? А она, по-видимому, банка мясных консервов!

— О ком вы говорите? — вяло спросил Тони. Ужасно переносить сцену ревности после такой ночи!

— О той немке, разумеется. Вы ей опять писали. Тони, Тони, зачем вы это делаете, доводите себя до отчаяния ради какой-то женщины, которая вас не любит, да еще вдобавок — враг? Ведь когда вы были в отпуску, вы как будто любили меня! Отчего же вы теперь изменились?

— Вам не следовало бы читать чужие письма! — сказал он холодно.

— Я прочла нечаянно! — возмущенно вспылила Маргарет. — Вы оставили письмо у всех на виду. Вы бросаете мне пустячный упрек, что я прочла адрес на конверте, и не думаете о своих собственных поступках. Во время войны вы забыли о ней настолько, что я была для вас желанной…

Она замолкла и очень красивым жестом отерла слезы. У Тони вертелось на кончике языка: «я думал и вы думали, что я буду тогда убит», но он удержался. Слишком жестоко было сказать такую вещь женщине. Он сидел молчаливый, холодный и, пожалуй, даже враждебный, уставившись на белый колпачок в газовой печке, и машинально считал в нем отверстия. Им овладели чувства нестерпимой грусти, сожаления и горечи; истасканное, опошленное выражение «разбитое сердце» пришло ему на ум. «Чтобы понять истинный смысл этих старых избитых фраз, — подумал он, — надо их пережить…»

Прежде чем он успел шевельнуться или сообразить, что она делает, Маргарет опустилась перед ним на колени, судорожно обняла его и стала покрывать его лицо страстными поцелуями. Раздраженный, стыдясь того, что он небрит и неопрятен, он смутно слышал ее голос:

— Тони, Тони, отчего ты так жесток со мной, так холоден? Ты никогда не был таким, когда приезжал в отпуск, а в последний раз, когда мы… ты был так весел и мил, и я гордилась твоей храбростью, и думала, что ты меня любишь. Тогда я не обращала внимания на то, что ты пьешь, потому что ты был счастлив. А теперь ты сидишь тут один, пьешь водку и все более и более опускаешься. И пишешь этой женщине! — Она тихо застонала и, пытаясь поцеловать его в губы, прижалась к нему жаркой грудью. — Не будь таким молчаливым и жестоким! Отвечай мне!