Все люди — враги

— Да, — вяло сказал Тони, — совершенно верно! Но ты помнишь, наверное, что королевская дочь ездила к морю стирать белье, а королевские сыновья отпрягали ее мулов и вносили корзины. А Одиссей хвастается тем, что он может скосить столько же пшеницы, сколько любой крестьянин. Вот о чем я думал!

— Я тебя не понимаю, — сказал Хенри Кларендон, с недоумением глядя на сына и словно окончательно решив, что с ним творится что-то неладное.

— Я только хотел сказать, что, по Гомеру, можно находить удовольствие и в очевидных, насущных явлениях бытия, — слабо пытался объяснить Тони.

— Ты слишком много живешь в прошлом, — последовал ответ. — Нельзя вернуться к устарелым формам жизни. Современная эпоха под руководством науки стремится к разделению и по возможности к уменьшению труда. Зачем косить пшеницу косой, когда какая-нибудь машина сделает это гораздо легче и дешевле?

— Только потому, что это может дать тебе больше удовольствия, — вот разница между живой жизнью и коммерческим предприятием.

Хенри Кларендон презрительно засмеялся.

— Хотел бы я посмотреть, как ты будешь косить хлеб на поле в пять акров площадью собственными руками! Мне редко приходилось видеть человека, менее приспособленного к ручному труду!

— Не спорю, — ответил Тони, — но я должен решить эти вопросы для себя. И почему же мне не восхищаться человеческой ловкостью?

— А пока что ты должен жить. Кроме того, нельзя отмахиваться от реальных фактов.

— Но являются ли они реальными фактами? И почему мне не попытаться отмахнуться от того, что для меня смерть?

Тони рассердился на самого себя за то, что он проговорился о своем намерении бросить службу и так неумело и бессвязно выражал свои мысли. Чувство подавленности и пустоты охватило его. Какого черта еще нужно?..

— В конце концов, — услышал он голос отца, — что такое человеческая жизнь? Встаешь в восемь утра, завтракаешь, идешь на работу, возвращаешься вечером домой, усталый и удовлетворенный, и проводишь несколько часов в тихом отдыхе, тем более приятном, если у тебя есть жена, с которой можно его разделить.

— Милостивый боже, — яростно воскликнул Тони. — Если бы я думал, что жизнь заключается только в этом, я бы сию же минуту, вот тут же у тебя на ковре перерезал себе горло!

К счастью, был подан обед, и они остановились на этом. Однако Хенри Кларендону почему-то пришла в голову мысль, что он сделает благое дело, ознакомив Тони с некоторыми чудесами науки. За обедом он чуть было не довел Тони до тошноты своими рассказами о том, что куриное сердце может жить и даже расти из года в год в соответствующем растворе и что у лягушек с вырезанными мозгами все же не прекращаются некоторые функции. Эти факты, пояснял Кларендон, чрезвычайно важны, ибо они доказывают, что такой вещи, как душа, не существует. Тони не пытался возражать, чувствуя, что эти соображения и эту логику следует ныне причислить к чудесам науки.

Резкий телефонный звонок в соседней комнате прервал эти интересные разоблачения. Спеша подойти к телефону, Тони не потрудился зажечь электричество и сидел в темноте у отцовского письменного стола, держа трубку у уха. Луч света из противоположного окна падал на стол, и Тони бросил беглый взгляд на лист, исписанный отцовским тонким, четким почерком… «Новая эпоха научного прогресса значительно увеличит общую сумму человеческого счастья». Слышимость по телефону была очень плохая.

Тони пришлось раз десять повторить свою фамилию, а затем в ответ на его просьбу пригласить к телефону Скропа какой-то незнакомый голос в Нью-Корте без конца твердил: «Что? Я вас не слышу?» Какие-то неразборчивые слова заставили Тони в свою очередь несколько раз крикнуть «Что? Я вас не слышу?» — пока он вдруг не услышал: «Мистер Скроп скончался… два дня тому назад». На мгновение Тони был слишком ошеломлен, чтобы ответить, и слабый голос все повторял: «Мистер Скроп скончался. Вы меня слышите?»

— Простите, — с трудом вымолвил Тони, — я не знал.

— Что? — спросил голос. — Хотите… говорить… лордом…

— Нет, спасибо! Я очень сожалею, что потревожил вас.

И так как голос продолжал еще что-то говорить о похоронах, Тони тихо повесил трубку и прервал разговор. Минуту или две он сидел неподвижно, глядя на луч света. Он получил ответ от судеб, и это был сокрушительный удар прямо промеж глаз. Близкий друг ушел навеки, а с ним и возможность получить паспорт для въезда в Австрию. Опять ждать. Мирный договор не был еще подписан, и демобилизованных солдат по-прежнему могли призвать. Вот если бы у него были какие-нибудь финансовые интересы в Австрии… Ката была еще дальше, чем когда-либо. Охватившее его отчаяние сменилось гневом, и он в сотый раз проклял тупую алчность мира, где уважают только собственность и собственников.

Тони вернулся в столовую, прикрывая рукою глаза, чтобы защитить их от ослепительно-яркого после темноты света, и резко остановился в дверях. В кресле у огня сидела Маргарет. Что-то в ее непринужденной позе напомнило ему заблудившуюся кошку, которая чувствует себя как дома там, где ей дали блюдечко молока; и это покоробило Тони.