Все люди — враги

— Доедай свой обед, Тони, — сказал Хенри Кларендон. — Я велел принести кофе для Маргарет. А как здоровье Скропа?

— Умер! — резко произнес Тони, садясь и отодвигая от себя тарелку. Взяв сильно дрожащей рукой графин бренди, он налил целый стакан и залпом выпил его. Отец и Маргарет наблюдали за этим с явным неудовольствием.

— Умер! — воскликнул Хенри Кларендон. — Но ведь он, должно быть, был уже очень стар! Странно, я не заметил объявления в «Таймсе». Надо будет взглянуть!

«Чтобы вычислить разницу между своим возрастом и летами Скропа, — подумал Тони. — О жалкое человеческое бытие». Он закурил папиросу. Как только Хенри Кларендон покинул комнату, Маргарет заговорила:

— Тони!

— Да?

— Я скоро уйду и хочу, чтобы вы пошли со мной, вы согласны?

— Разумеется, если вам так хочется. Что-нибудь случилось?

Прежде чем она успела ответить, Хенри Кларендон вернулся с газетой.

— Вот оно! — сказал он. — Скропу был восемьдесят один год. Интересно, продаст ли наследник Нью-Корт?

Тони не ответил. Ему не хотелось говорить о своем покойном друге. Он был совершенно убежден, что смерть Скропа не имеет для него ни малейшего значения, что она оставляет его совершенно равнодушным, и в то же время чувствовал, что глаза его заполняются слезами. Он затянулся папиросой и сделал вид, что дым попал ему в глаза. Маргарет недолго беседовала с его отцом, а затем сказала, что ей пора уходить; Тони, разумеется, встал и выразил желание проводить ее домой. Ему был чрезвычайно неприятен взгляд благосклонного соучастия, которым отец поглядел им вслед. Спускаясь по лестнице, Тони спросил Маргарет:

— Откуда вы знали, что я здесь?

— Я не знала. Но вас не было в вашей комнате, и я приехала сюда в надежде увидеть вас.

— Я вам для чего-нибудь нужен?

— Тони! Мы не виделись почти неделю, и вы это говорите! Вы такой бесчувственный, что я иногда спрашиваю себя: да мужчина ли вы?

— Собственно говоря, вы могли бы опровергнуть подобные слухи! — раздраженно ответил Тони.

— Как вы грубы и циничны!

Тони остановился посреди уродливой улицы и сказал:

— Ну, очевидно, мы не очень ладим сегодня. Посадить вас в такси?

Он посмотрел на ряд уличных фонарей, все еще прикрытых и затемненных против воздушных налетов, жалкие кусты в каком-то садике при доме напротив, лужи грязной воды в выбоинах изъезженной пригородной дороги, все нереально, нереально. О Ката, Ката, где ты?

Маргарет топнула ножкой, обутой в изящную черную туфельку.

— Я не позволю вам бессовестно увиливать от всего, Тони. Я хочу поговорить с вами серьезно. Поедем куда-нибудь, все равно куда, лишь бы мы были одни и нам никто не мешал.

— В Хайд-парк? — мрачно спросил Тони. — Там нас несомненно заберут, и вам придется выйти за меня замуж ради спасения моей репутации… Я не выношу кинематографов. Пивные — единственные занятные места в Лондоне — разумеется, переполнены. Лучше поедем ко мне.

Маргарет заколебалась.

— Не бойтесь, — сказал, улыбаясь, Тони. — Уотертон замечательно укротил хозяйку! У меня есть ключ от парадной двери, и мне даже разрешается самому готовить себе завтрак с настоящим чаем.

Даже когда он говорил, а Маргарет соглашалась, Тони уже проклинал себя за глупость и слабость. Это было как раз то, что он обещал себе не делать… Скроп был прав, было ошибкой позволять тянуться этим фальшивым отношениям с Маргарет. Даже если Ката потеряна навсегда, все же лучше быть одному, совершенно одному, чем вовлекаться в дисгармоничную любовную интригу. Однако прежде, чем он успел придумать какую-нибудь отговорку, Маргарет подала знак такси, возвращавшемуся из какого-то другого пригорода, и они поехали. Когда они выехали на более ярко освещенные улицы, он мельком увидел свежее лицо Маргарет, ее густые, загнутые ресницы и прелестный рот, который так быстро мог менять свое выражение — от нежности до твердой решимости. Тони показалось, что она опечалена и обижена его оборонительной позицией и молчанием, и вся его мальчишеская влюбленность в нее словно возродилась в инстинктивном желании защитить и утешить ее. Зачем им быть врагами? На мгновение он почувствовал большую нежность к этой английской девушке, которая когда-то была предметом его многих романтических грез. А сейчас, когда она была подле него, уже взрослой, влюбленной в него женщиной, он боролся с собою, чтобы сохранить верность мечте. Прошло пять лет с тех пор, как он простился с Катой, в течение четырех из них он оставался совершенно ей верным. И даже сейчас… Он мысленно спрашивал себя: какая часть увлечения Маргарет вызвана ревностью, какая общественными предрассудками и сколько же остается на долю чистой страсти? Прежде чем он успел сформулировать ответ на этот вопрос, безмолвная поездка была закончена и он уже поворачивал выключатель и подносил горящую спичку к газовой печи.

— Выключите, пожалуйста, верхний свет, — попросила Маргарет. — Он режет мне глаза.