Все меняется

– Я подумала, может, ты поговоришь с ним. Я уже пробовала, и, насколько мне известно, Рейчел тоже, но тебя он обожает. Было бы замечательно, если бы ты сумела растолковать ему…

– Ну, попытаться я могу, но вряд ли…

Их прервали вбежавшие дети.

– Мы покормили обоих пони! Они так любят морковку, у них носы мягкие, просто чудо, и пахнет от них здорово. Я тоже такого хочу.

Своим воодушевлением Лора явно растопила лед в сердце Элайзы и Джейн.

– Завтра мы поучим Лору ездить верхом.

– А где Эндрю?

– Он обжегся крапивой и разревелся.

– А я крапивой не обожглась, потому что знаю, какая она, – Лора от радости была готова хвастаться чем угодно.

– А вы дали ему листья щавеля?

Джейн надулась.

– Забыли.

Элайза объяснила:

– Мы говорили ему про щавель, но он, по-моему, даже не слушал. Ему же всего шесть, мама, он еще совсем глупый.

– А мне семь, и я нисколечко не глупая, я умею играть «Три слепых мышонка» на пианино, подпрыгнуть двадцать два раза, читать несколько книжек, пройти пешком две мили вместе с папой…

– Лора, дорогая, довольно. Тебе пора купаться.

– Хочу купаться вместе с Эндрю.

В этот момент подоспела няня. Появление в доме новых детей словно взбодрило ее.

– Вы пойдете со мной, мисс. Вы и Эндрю, а затем девочки, или ужина не ждите, – она взяла и не думающую сопротивляться Лору за руку и вывела ее из комнаты.

– Боже! – восхитилась Джемайма.

– Никто не сравнится с няней, когда она в форме.

И Джемайма ушла разбирать вещи, а Полли – менять Спенсеру подгузник и укладывать в кроватку.

* * *

Длинные выходные (как раз были каникулы середины семестра) шли своим чередом. Саймон сумел признаться отцу, что решил стать садовником, и, к его удивлению, отец и не подумал возражать – наоборот, словно даже вздохнул с облегчением оттого, что он на чем-то наконец остановился.

– А для этого не надо закончить курсы или получить какое-нибудь свидетельство?

– Ну, оно пригодилось бы, если бы понадобилось работать где-нибудь в другом месте, но мне нравится здесь, с Джералдом и Полли.

Джералд выступил в его поддержку, рассказывая, как замечательно он помогает и как старательно трудится.

Эндрю смирился с присутствием Лоры, так как она соглашалась на все, что он ей велел, и после вечно насмехающихся и командующих близнецов такая перемена пришлась ему по душе. У Спенсера прорезался зуб, и он то и дело расплывался в улыбке.

Полли, якобы для того, чтобы узнать мнение Хью о предложениях миссис Монкхерст, сумела вызвать его на разговор о неладах с Эдвардом и очень осторожно подвести к упоминанию о Диане.

– Папа, а каково было бы тебе, если бы семья отказалась поддерживать связь с Джемаймой?

Хью воззрился на нее, и она заметила, что его обычно добрые глаза стали жесткими, как стеклянные шарики.

– Я бы этого не потерпел, – сказал он. – Но ведь ее все любят.

– Понимаешь, иногда мне кажется, что и бедный дядя Эдвард так же настроен по отношению к Диане.

Последовала короткая и неловкая пауза.

– Папа, милый, я вот о чем: дело не столько в том, что о ней думаешь ты, сколько в том, как к ней относится он. Ведь он женат на ней.

– А как же несчастная Вилли? Как быть с ее загубленной жизнью?

– Такое случается, папа. Тут уже ничего не поделаешь. В сущности, для Вилли ровным счетом ничего не изменится, если ты познакомишься с Дианой, зато для дяди Эдварда изменится очень многое. Милый папа, ты же обычно такой добрый – подумай, как ужасно было бы для меня, если бы ты не одобрил Джералда. Я была бы несчастна. И в итоге стала бы любить тебя не так сильно.

– Может быть, – добавила она, увидев, как потрясли его последние слова.

– Что ж, – наконец ответил он, – я подумаю о том, что ты сказала. Но видишь ли, дело не только в Диане. Компания переживает трудные времена, и мы никак не можем сойтись во мнении, что следует предпринять. Мы достигли точки, когда даже обсуждать этот вопрос стало почти невозможно.

Они возвращались пешком по аллее, добросовестно полюбовавшись свежепосаженными деревьями, он вел ее под руку.

– Знаешь, Полл, когда ты говоришь вот так, то напоминаешь мне твою дорогую мать… Сибил. – Он издал сухой смешок, отмахиваясь от страшных видений ее смерти, которые до сих пор преследовали его: медленной неумолимости, мучительного созерцания ее агонии, полной беспомощности и неспособности хоть как-нибудь избавить ее от боли.

У Полли тоже сохранились яркие и мучительные воспоминания о матери (и он удивился бы, узнав об этом, потому что был, подобно многим людям, эгоистичен в своем горе): ее крик, когда боли стали невыносимыми, последняя встреча с ней, когда она уже ничего не сознавала, как разрешили безответно поцеловать ее один раз, а потом выгнали. Это горе, у каждого свое, вернулось к ним сейчас, пока они медленно шагали по подъездной аллее, и дубовые листья, полыхающие яркой медью, грациозно слетали к их ногам, а вверху, над головами, было пронзительно-синее небо и холодное желтое солнце.