Все народы едино суть

Правда, дело происходило вечером, при свете костров, под жуткую музыку и завывания индийских скоморохов, но факир, стоявший со скрещёнными руками, и впрямь медленно поднялся на вершок от земли, повисел и так же медленно опустился.

После такого в любую чертовщину поверишь!

Да, всё, всё невероятно в этой стране. И погода, и зверьки — белки, мангусты, бегающие по городу, как по лесу, и ползучие гады с красивой кожей, которых индусы не убивают, а обходят, и леса, и нравы людей.

И если даже не добудет он камней и золота, разве малая награда узнать сказочную страну, рассказать о ней правду на родине? Немалая! Нет, недаром ты, Афанасий, пришёл сюда!

— Ну, скоро дожди кончатся,— сказал Мухаммед.— Я должен сначала поехать в Колапору, к Махмуду Гавану. А ты что надумал?

— Пойду в Бидар. Надо коня продавать. Без денег скоро останусь.

Мухаммед огладил бороду:

— Я долго думал над твоими рассказами о Руси. Скажи, сколько времени добираться до вас?

— Как идти,— ответил Никитин.— Если хорошо снарядиться, то за год дойдёшь. Войны бы чьей-нибудь по дороге не случилось. А то опасно…

— Год? Это не так много. А мусульман у вас не трогают?

— У нас любому купцу из чужих земель привольно. А индийского как дорогого гостя встретят. Народ у нас любознатец большой и, не знаю уж почему, особо к Индии сердцем лежит.

— Слушай, Юсуф. Я расскажу о тебе Махмуду Гавану. Это мудрый человек. Может быть, мы пошлём караван на Русь. Ты бы взялся вести его?

— Доброе дело,— отозвался Афанасий.— Возьмусь.

— Хорошо. Хасан проводит тебя до Бидара, покажет мой дом. Можешь жить у меня. Жди моего возвращения в городе. Я привезу ответ Махмуда Гавана.

— Подожду… Послушай, кстати, ходжа. Продай мне Хасана.

— Хасана? Возьми его в подарок от меня.

— Ну, как же…

— Нет, денег я не возьму. Это недорогой подарок, Юсуф. Ты отблагодаришь меня, показав дорогу к вам.

Дожди вскоре прекратились. Однажды утром, ещё из каморы, где спал, Афанасий услышал пение птиц. Они пели и раньше, когда проглядывало солнце, но нынче в их пении было что-то, заставившее его сразу подняться.

Он вышел на улицу. Ещё вчера тёмное, голое, персиковое деревцо у ограды сегодня зазеленело. Бледная, нежная листва как бы светилась. На его глазах лопнул, приотворился бутон розового куста, затеплился живым огнём, и повеяло тонким, чуть различимым ароматом.

Неприятный, резкий крик донесся с мокрой бамбуковой крыши. Красавец павлин, выпятив грудь, бил крылом скреб лапкой. Юркая белочка прыгнула на конюшню. К ней подскочила другая, и обе замерли рядышком, тихонько урча.

Громко взволнованно заржал конь.

В этот день мимо подворья прополз длинный обоз: запряжённые серыми большерогими быками телеги, рослые чёрные погонщики с копьями и луками, с устрашающе разрисованными лицами, галдящие на телегах детишки, перекликающиеся на ходу жёнки в белых и синих покрывалах, в венках.

— А! Биринджары пришли,— сказал Мухаммед.— Значит, пора… Вот тебе и караван кстати.

— Что за биринджары?

— Кочевое племя. Они бродят по всей Индии, перевозят товары раджей и ханов. Эти, наверное, повезут в Бидар подать, собранную Асат-ханом. Пристань к ним. Я узнаю, когда они отправятся.

Биринджары отправились через день. Несколько купцов, а с ними и Никитин, пристроились к кочевникам. Побрёл следом кое-кто из «жадных», среди них гератец Мустафа.

Покидая Джунар, Афанасий пожалел только об одном: ему не удалось проститься с Музаффаром. Туркмен, как нарочно, в эти дни не показывался.

«Ну, ничего! Бог даст, встретимся!» — подумал Афанасий, минуя последний домик-хижину на окраине Джунара.

Край был людным. Вдоль всей Бхимы, чьи мутные волны, рассекая Гхаты, выбегали на плодородную равнину, тянулись рисовые поля, торчали островерхие, на высоких столбах хижины, виднелись сквозь пышные заросли каменные громады храмов.

На полях, по колено в воде, двигались согнутые фигуры мужчин и женщин. Ранними утрами близ зарослей на полях с треском поднимались длиннохвостые золотисто-алые фазаны.

Никитина умиляли кулички, бродившие на отмелях, словно где-нибудь на Тверце. Джунгли, буйные после дождей, пели брачные песни.

Яркие попугаи разноголосо кричали над самыми головами. Квохтали цесарки. Слышались по ночам яростные трубы диких слонов, львиный рык катился над испуганной землёй, вселяя в души первобытный страх.

Возле деревень, на помостах, сооружённых меж двух пальм, или на столбах сидели караульщики: смотрели, не мчатся ли обезумевшие от запахов буйных трав, цветущего бамбука и прелой земли стада слонов или буйволов.

Чёрные заскорузлые пятки сторожей равнодушно болтались над проходившим караваном.

Народ был разный — и мусульмане и индусы. Крестьяне одинаково гнули спины, одинаково надрывались в труде, были почти одинаково бедны, но деревни их держались замкнуто, враждебно друг другу. В еде приходилось довольствоваться чем бог пошлёт. У индусов — одни лепёшки, так как мяса и молока они не потребляли, считали животную пищу греховной. Мусульмане мясо есть могли, но скота у них было мало, продавали они его нехотя и просили за лядащего барана как за корову.