Всеединство

И в это сложнейшее и наиважнейшее для истории человечества время каждый человек, имеющий целостное мировоззрение, должен донести его до людей, стараясь тем самым оградить их сознание от откровенной и замаскированной лжи, изливающейся, как зловонная жижа, облитая духами, с экранов телевизоров и с газетных полос. Люди должны знать, что политшоумены просто отрабатывают свой хлеб с маслом, возможно, и не осознавая того, что им заказывают пропагандировать, а вот Радзинские куда опасней, поскольку их интеллект, ораторские данные в сочетании со световым и музыкальным сопровождением действуют на аудиторию не менее гипнотически, чем всем известные сеансы Кашпировского.

Я смотрел по телевизору выступление Э. Радзинского по поводу «загадочной» смерти Сталина, и был поражен его гипнотическим воздействием на аудиторию.

Радзинские делают идеологии, по сути, из ничего благодаря умелому манипулированию сомнительными фактами в сочетании с отработанными до мелочей методами массового гипноза. Так, они умеют из ничего не значащих для судеб граждан подробностей смерти вождя пролетариата направить человеческую мысль в желательном направлении, сконцентрировать внимание аудитории на высосанных из пальца подробностях, которые нужны сейчас нам, как зайцу светофор, а действительные достижения советского народа в строительстве самого справедливого в мире общества оставить за бортом, похоронив их под «зверствами» диктатуры.

Чьей диктатуры?

Ленин и Великий Октябрь провозгласил диктатуру пролетариата, то есть диктатуру человека труда, и ставить знак равенства между диктатурой человека труда и диктатурой личности или личностей никак нельзя.

Однако Радзинский сделал это ловко и незаметно, как маг на арене цирка. Под занавес передачи мы слышим знакомый пустозвонный гимн «свободе», в котором Радзинский стихами говорит о том, что народ сам виновен в своем рабском положении, взваливая «на душу крест, на выю трон».

Запоминается, как известно, последняя фраза, и ею талантливый буржуазный пропагандист поставил в сознании загипнотизированных слушателей точку социализму с идеологией власти человека труда, веры в братство и многоточие капитализму с властью денег, с декларацией свободы от креста и трона.

Однако свобода от креста подразумевает бездуховность, а свобода от трона — торжество гнилой буржуазной демократии и примат эгоизма личности над государством с лозунгом буржуазного образа жизни: «Бери от жизни все!».

Бездуховность приземляет человека, рвет связь его души с Богом, обрекая ее на деградацию, а необузданный эгоизм подрывает нравственные устои общества, разлагая его.

Раскрывая глубинную сущность института частной собственности, с необходимостью делящего общество на классы и порождающего тем самым антагонизм между ними, я хочу заострить внимание читателя на том, что бороться надо не с захребетниками, а с захребетничеством как явлением и бороться не штыком и «булыжником — орудием пролетариата», а Словом, рождающим идеологии, формирующие такое общественное сознание, в котором не будет места захребетничеству как явлению.

Все мы плывем в одной лодке, называемой Земля, и выкинуть из нее кого-либо нам не дано. С пути революций мы должны свернуть на путь ускоренной эволюции Духа. И начинать надо с себя.

Таким образом, я утверждаю примат Духа над материей, ведущий к Богу и к бессмертию, к жажде творчества, превращающего труд из необходимости для биологического выживания в средство достижения творческих целей и тем самым делающим его не тягостным, а желанным, поистине свободным трудом. И путь к свободному труду лежит через отрицание частной собственности, отрицание захребетничества, отрицание свободы в ее нравственном аспекте.

Огромна роль личностей в истории, стоящих в высших эшелонах власти, у руля великих держав, но очень немногими из них может гордиться история человечества, чаще ей приходится сгорать от стыда за них. Однако личности эти лишь способны ускорить или замедлить динамику эволюции Духа и не более того.

Внутренняя неистребимая потребность к обладанию высоким интеллектом, пропускаемом через нравственный фильтр души, обучает личность божественному языку альтруизма, в котором слово «свобода» теряет само значимость, а воспринимается только как кантовская «воля к добру».

Таким образом, из ряда частных конкретных аспектов слов «свобода» и «необходимость», как противоположных категорий целостного понятия, имеющего смысл лишь в их единстве, мы приходим к общему выводу о том, что монистический подход к раскрытию их ценностно-бытийного содержания является тупиковым, поскольку бытие есть постоянная борьба между ними в сознании личности за примат.