Всё имеет свою цену

Полина попыталась поймать ее на слове:

– О’кей, договорились, давай вместе пострижемся. Я сама найду подходящего парикмахера в Копенгагене, и, кроме того, тебе это ничего не будет стоить.

Девушка покачала головой:

– Не пойдет.

– Почему же?

– Потому.

Жанет откинула волосы в сторону и обнажила левое ухо. Оно было неправильной формы и чуть не вдвое меньше нормы.

– Я коплю на операцию, но она дорогая. Кроме того, придется ехать за границу – в Англию или Германию, – так что придется платить еще и за дорогу и проживание.

– Господи, уверяю тебя, все не так уж и плохо выглядит.

– На самом деле ты так не думаешь.

– Но ведь ты же не елочное украшение.

Со стороны Жанет Видт последовала неожиданно агрессивная реакция:

– Ты и вправду считаешь, что я могу кому-нибудь показать такое ухо? Ты что, идиотка?

Проигнорировав грубость, Полина Берг решила больше не касаться стрижки и переменила тему:

– А что, если на какой-то момент забыть об учебе, – у тебя есть такое место, куда бы ты смогла уехать?

– Да, есть. И прости, что я нахамила – просто у меня еще с детства кое-какие неприятные воспоминания на этот счет. Но ты-то ведь в этом не виновата.

Полина Берг положила руку на плечо девушки и мягко сказала:

– Ничего, все в порядке. Ну, так куда же ты смогла бы отправиться?

– В Хельсингёр [52], там у меня дядя, и он наверняка не станет возражать, чтобы я пожила у него какое-то время. Полине Берг не потребовалось много времени, чтобы понять, что как с точки зрения соблюдения мер безопасности, так и в смысле экономии средств, о чем-либо лучшем полиции мечтать просто-напросто не приходится. Ведь если девица откажется уезжать из дома, им придется организовывать ее защиту, а это было бы жутко дорого. Она сказала:

– В Хельсингёре тоже есть гимназия, а все чисто технические проблемы мы уладим. Кроме того, я обещаю организовать тебе квалифицированную помощь для облегчения перехода, и в наших силах сделать так, чтобы ее продолжали оказывать вплоть до самого выпускного экзамена независимо от того, решишь ли ты вернуться обратно или нет. Ну, как ты на это смотришь?

На самом деле Полина толком не знала, имеет ли право говорить все это, однако здравый смысл подсказывал ей, что подобным образом им бы легче было добиться у государства выделения соответствующих средств и при этом еще серьезно сэкономить. Жанет Видт между тем медленно покачала своей красивой головкой:

– Все это так странно – кажется, будто видишь какой-то дурной сон.

– Я превосходно понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но все же, что ты скажешь о Хельсингёре?

– Не думаю, чтобы из этого действительно вышло что-то путное. А как быть с выбором профилирующих предметов, который я уже сделала? А новые учителя и одноклассники? Полагаешь, сойтись с ними будет так просто?

Полина Берг чертыхнулась про себя – насколько все было бы проще, если бы девушка добровольно решила воспользоваться этой возможностью.

– В компьютере Андреаса Фалькенборга мы нашли твой снимок, а также следы того, что он читал твое интервью, выложенное в сеть.

Собеседница реагировала в точности так, как она и рассчитывала, одновременно, правда, опасаясь этого:

– Тьфу ты, дьявол!

– Вот именно. Однако приходится смотреть правде в глаза: он уже положил на тебя глаз.

– Это все те сумасшедшие репортеры. Я не хотела ничего им говорить, но они все приставали и приставали, хотя какое это все теперь имеет значение? Что, есть еще что-нибудь? Я хочу знать.

– Когда мы его допрашивали, он говорил что-то о том, что «они плодятся» и приносят в мир «мерзкое отродье». Мы считаем, что он имел в виду твою бабушку и тебя.

– В смысле того, что «мерзкое отродье» – это я? Так?

– Да, именно так.

Жанет Видт расплакалась; Полина Берг тихонько обняла девушку. По дороге к ней домой они договорились обо всем относительно Хельсингёра. На вечеринку Жанет так и не поехала.

На протяжении всего обратного пути в Копенгаген Полина Берг, сидя за рулем, мечтала о почестях и лаврах, которые могли бы достаться ей, сумей она склонить Андреаса Фалькенборга к окончательному недвусмысленному признанию. Такому, от которого он не сможет впоследствии отпереться и которого будет однозначно придерживаться в ходе судебного заседания. Ей казалось, что она располагает возможностями для этого, стоило только решиться. Но тогда просто необходимо будет, чтобы все удалось, ибо в противном случае… Она тихонько пробурчала себе под нос:

– Тогда дьявол действительно вырвется на свободу – и не только на Лососевой улице, но и во всем майонезном квартале.

Высказывание это принадлежало ее отцу и было, вообще говоря, абсолютной бессмыслицей, однако ей оно нравилось – уж больно хорошо звучало.