Вспаханное поле

Потом влез на сеялку, но теперь уже повернул к дому.

На полдороге он оглянулся и, убедившись, что сын выпол¬

няет его приказание, поехал дальше. Маноло между тем

шел за бороной, ослабив вожжи и глядя на ровные бороз¬

ды, ложившиеся на рыхлую землю. Лицо его выражало ту

же слепую ярость, что и лицо отца, когда тот вырвал у

него книгу, истой же ненавистью и презрением он пробор¬

мотал, думая о земле:

—      Дерьмо!

Пройдя полосу, Маноло повернул назад и, увидев у са¬

рая отца, отвел глаза. Он кипел от обиды и унижения и

все больше распалялся, повторяя про себя слова, которые

хотел бы крикнуть ему в лицо. Вдруг он заметил впереди

полузасыпанные землей обрывки страниц. Посмотрев в сто¬

рону отца, который был уже далеко, он отбежал от бо¬

роны, подобрал их и спрятал в карман.

Через минуту Маноло снова шел за бороной, но теперь

глаза его блестели весело и насмешливо.

Панчо бросил взгляд на лошадь Сеферино, нетерпе¬

ливо бившую копытом, потом заметил возле сарая Пабло,

рядом с которым стояла Хулия.

—      Добрый вечер, дон Панчо,— поздоровался юноша.

—      Здорово, сынок,— ласково ответил Панчо.— Что это

ты здесь в такое время?

—      Да вот ехал из селения и завез письмо для доньи

Элены,— объяснил тот.

Но Панчо обеспокоило не столько письмо, сколько вы¬

ражение лица Пабло. Он знал об иске, предъявленном

дону Гумерсиндо наследниками генерала Вильялобоса.

—      Как тяжба? — спросил он.

—      Выгоняют нас, вот и все.

184

—      Что?.. Что тЫ говоришь?.. Не может быть! — вое*

кликнул ошеломленный Панчо.

—      Может или не может, а только нам придется

все бросить и идти куда глаза глядят, — мрачно ответил

Пабло.

Панчо, стиснув зубы, уставился на него. Ослепленный

негодованием, он не заметил, что Хулия готова распла¬

каться.

—      А что делает твой отец? — резко спросил он.

—      Остался в селении, хлопочет о пересмотре дела...

Только, по-моему, зря это все, раз его не хотят слушать.

—      Он должен заставить этих крючкотворов выслушать

себя! — в сердцах сказал Панчо.

Пабло махнул рукой и с грустью посмотрел на Хулию,

которая, чтобы не расплакаться, побежала к дому, взяв

письмо. Пабло проводил ее взглядом и направился к своей

лошади.

—      Послушай, скажи отцу, чтобы он дал мне знать, если

я ему понадоблюсь, — на прощание крикнул Панчо и, не

дожидаясь ответа, принялся распрягать лошадей.

Он уважал Пабло, и его злило, что тот, как ему каза¬

лось, не пытается бороться с несправедливостью, которую

собирались учинить над его семьей. Ему вспомнилось, как

мировой судья, явившись на почтовую станцию в сопро¬

вождении солдата, предложил отцу очистить участок и как

они с Сеферино приготовились дать отпор этому насилию.

Как же мог сносить беззаконие сын дона Гумерсиндо? Вот

если бы в подобных обстоятельствах так вел себя Маноло,

это не удивило бы Панчо, потому что он уже давно не сом¬

невался в том, что сыну ферма не дорога.

—      Его тянет только к книжкам, пропади они пропа¬

дом,— проворчал он.

Быть может, он потому и ценил Пабло, что считал

его совсем другим, видел его любовь к земле.

Панчо пустил лошадей на выгон и направился к дому.

С порога он услышал плач Элены и подумал, что Хулия

сообщила ей о несчастье дона Гумерсиндо и что этим и

вызваны ее слезы. Но, увидев в руках жены письмо, он

вздрогнул всем телом от страшного предчувствия. Без сом¬

нения, письмо было от свояка, который хлопотал в Буэнос-

Айресе о признании прав Панчо на владение фермой.

—— Что случилось?—хрипло спросил он.

-— Эстер умерла,— простонала Элена.

185

—      А! — выдбхнул Панчо, почувствовав некоторое об¬

легчение.

—      Бедный Эмилио! — сквозь слезы проговорила Эле¬

на.— Каково ему остаться одному с маленькой дочкой на

руках!

—      С ним твоя мать,— заметил Панчо.— И, кроме то¬

го, он еще молод и может снова жениться.

Он всегда недолюбливал Эстер, и, видя рыдавшую

Элену, к которой присоединилась Хулия, чувствовал себя

неловко и не знал что сказать. Он посмотрел в окно и в

сумерках различил фигуру Сеферино, который, выйдя из

куХни, направился к лошади, взял поводья и вскочил в

седло. Но, прежде чем уехать, Сеферино, широко улыб¬

нувшись, крикнул Маноло, возвращавшемуся с поля:

—      Ну, как, приятель?.. Понравилась тебе книжечка,

что я привез?

—      Понравилась... Но в другой раз не затрудняйте себя.

—      Ба, в первой же лавке, если увижу, куплю еще и

привезу, чтобы ты набирался ума-разума.

Панчо, позабыв о горе Элены, вышел, чтобы осадить

Сеферино, но тот уже скакал по дороге к селению. Панчо

с досадой отвернулся и свистнул сыну, Маноло медленно

и неохотно повернул к нему голову.

—      Заправь фонарь и, когда стемнеет, поставь его на

краю полосы, — приказал он сухо. Потом добавил, глядя на

Маноло, поившего лошадей:—И запряги лошадь в плуг.

Он вошел в дом и, видя, что Элена все еще плачет,

раздраженно проворчал:

—      Слезами горю не поможешь.

У него было неспокойно на сердце. Ну и денек выдался!

Сплошные неприятности. Сперва столкновение с сыном,

который, вместо того чтобы работать, читал книжонку,

потом известие о выселении дона Гумерсиндо и, наконец,

письмо Эмилио, так испугавшее его в первую минуту.