Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

После смерти Бена Сарнова (Войнович и Светлана отсутствовали в Москве в эти скорбные для всех знавших Бена дни) мы стали еще чаще перезваниваться с Володей. А тут открылась еще одна общая тема: кризис в Русском ПЕН-Центре. В результате около девяноста человек, в том числе и я, вышли из организации, превратившейся из правозащитной в проправительственную. Войнович поддержал эту акцию, а незадолго до нее тоже покинул ряды Русского ПЕНа, обосновав свое решение в довольно обстоятельном письме в адрес его руководства, где, в частности, отметил, что активная правозащитная деятельность «очень не одобряется руководством и основным составом ПЕН-Центра, которые, опасаясь за свой статус, предпочитают подменять реальную правозащиту ее имитацией».

26 апреля 2017 года Володя позвонил мне и пригласил приехать, чтобы отпраздновать пятьдесят пятый день рождения Паши. Отмечали эту дату, которая оказалась последней в жизни и для отца, и для сына, в ресторане, расположенном чуть дальше Ватутинок по Калужскому шоссе. Собрались Паша, Володя, Света и мы с Милой (моей женой с 2013 года).

А в марте рокового 2018 года поступило невероятное известие о смерти Павла в Черногории, где он жил последние годы. Володя и Светлана полетели в Черногорию на похороны. Видимо, похороны сына и последующий полет в Мюнхен к дочери Оле сыграли роковую роль в жизни 85-летнего отца.

Но до последнего дня он был бодр и активен, бывал на «Эхе» в Москве и в Питере у Виталия Дымарского, в программе «Дилетант», постоянно давал интервью российским и зарубежным журналистам, неуклонно провозглашая насущную необходимость свободы и правды для плодотворного развития отечества.

27 июня того же года Владимир Войнович умер так же внезапно, как сын. Он умер у себя дома, на руках у жены. В июле мой некролог о его смерти был опубликован в приложении к нью-йоркскому «Новому журналу», он заканчивался словами: «…Владимир Войнович умер. И невозможно примириться с тем, что я больше никогда не увижу его, не услышу в телефонной трубке спокойный, уверенный голос: „Здравствуй, Витя. Это Володя“».

* * *

Светлана действительно оказалась замечательным человеком, теплым и заботливым.

Очень сердечно относились к ней все известные мне друзья Войновича, в том числе Сарновы. И до сих пор, когда нет уже ни Бена, ни Володи, она поддерживает со Славой Сарновой постоянную связь. Увы, теперь только по телефону: Слава уже не выходит из дома и не может приехать в Ватутинки на роскошные угощения, как это происходило в течение многих лет.

Не раз слышал я чтение Володиных стихов, посвященных Светлане, не раз обращал внимание на ее взволнованный голос и озабоченный вопрос: «Володенька! Ты хорошо себя чувствуешь?» – когда ей вдруг казалось, что он выглядит усталым.

Именно здесь, в этом доме, написал Владимир Войнович и книгу воспоминаний «Автопортрет. Роман мой жизни», и новый роман «Малиновый пеликан», и недописанный в связи с внезапной смертью роман «Мурзик» и осуществил переиздание ряда книг и пьес, а также подготовил несколько художественных выставок своих живописных работ. В том, что до последнего вздоха Владимир Войнович оставался и физически, и творчески активен, немалая заслуга его верного друга и заботливой жены Светланы Колесниченко.

2018 год

Вечная труженица

Моя мать, Любовь Иннокентьевна, в девичестве Есипова, родилась в приарбатском Среднем Николопесковском переулке в 1904 году.

Ее отец, Иннокентий Дмитриевич Есипов, мой дед, был расстрелян красными за восемнадцать лет до моего рождения. Он был лесничим. Лесничество его находилось на Алтае, близ города Бийска. В гражданскую войну власть в Бийске менялась часто. Как лесничий он был полезен любой власти, а сам в этой братоубийственной бойне участвовать не хотел. Однако, как известно, нейтралитет часто трактовался в гражданскую войну как пособничество врагу. Поэтому его расстреляли. При каких обстоятельствах, мать никогда не рассказывала, а может, она их и не знала.

При этом мне известно (и даже завалялся где-то пожелтевший от времени листок бумаги с гербовой печатью), что дед был потомственным почетным гражданином города Москвы (ну, и я, значит, тоже должен был бы унаследовать от него это звание, но не унаследовал в силу известных причин).

Дом Есиповых, как уже было сказано, находился в центре Москвы. Каким образом, имея этот дом, дед имел еще дом в Бийске или под Бийском, а также за что деду пожаловано было звание почетного потомственного гражданина Москвы, я не знаю.

Дом в Бийске был недалеко от Оби. Из рассказов матери знаю, что у деда была лодка (конечно, весельная, моторок еще не придумали) и он ловил рыбу. Нередко брал дочь с собой, и она вспоминала, как запросто ловилась стерлядка и какая вкусная уха из нее.

После гибели отца ее мать, моя бабка, совершила героический для тех лет, когда гражданская война только еще завершалась, переезд по железной дороге из Бийска домой в Москву с четырьмя детьми: у мамы были еще два брата и сестра, все младше нее.