Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

А наша дачная жизнь шла своим чередом. Мы ходили купаться на пруд, ездили в Рузу и на Озернинское водохранилище. Ира копалась в саду и в огороде. Огород, правда, состоял из двух грядок клубники и трех рядов посадок картофеля, длиной метров в десять каждый. Картошку мы сажали по настоянию моей тещи Гали. Будучи женщиной вполне городской, она испытывала явную склонность к огородничеству. Собственноручно, не привлекая нас, сажала клубнику (для внука!) и потом, тоже собственноручно, обязательно надев резиновые перчатки, полола клубничные грядки.

Я совершал с Мишей длинные прогулки по окрестностям. Часто мы прохаживались с ним по аллейкам Малеевки, писательского дома отдыха, находившегося за оврагом, прямо напротив нашей деревни. В тенистых еловых аллеях, ведущих к главному корпусу, стояли деревянные скамейки, выкрашенные в зеленый цвет, на которых мы с Мишей то и дело отдыхали. Для его неокрепших нижних конечностей эти продолжительные прогулки были еще достаточно серьезным испытанием.

Однажды, возвращаясь с ним домой и пересекая овраг, я заметил столб дыма в начале нашей деревни. Когда вышли из оврага, стало видно, что горит первый дом, тот самый, где Ляля с Толей снимали терраску. К счастью, все они были в Москве. У Ляли закончился отпуск – они с Толей приезжали теперь только по выходным дням, и то не каждую неделю.

Дом весь был охвачен пламенем, красные языки взвивались выше шиферной крыши. Вокруг хлопотали соседи с ведрами. Потушить пожар было уже невозможно – они поливали водой стену соседнего дома, горячую от бушующего рядом огня, чтобы не загорелось здесь. День стоял жаркий – на небе, как назло, ни облачка. Вызвать пожарных по «02» можно было только из дома отдыха – ближайший телефон-автомат находился там. Кто-то уже сбегал туда, позвонил, но до Рузы километров 15, на скорый приезд пожарных никто не рассчитывал.

По дороге с отрешенным видом ходил туда-сюда Павел Игнатьич, одинокий пенсионер. Небритый, в очках с какой-то немыслимой алюминиевой оправой, в мятых штанах и испачканной землей расстегнутой рубахе. Оказывается, с утра он копался в огороде, а телевизор был включен, и что-то в нем взорвалось – так объясняли соседи.

Такова еще одна памятная картина того лета. До чего же мы были беспомощны! О мобильниках, наверное, ничего еще не было известно даже кремлевским обитателям. А пожарная машина, которая все-таки появилась, когда дом уже почти сгорел, ничем не смогла помочь: оказалось, что в деревенском колодце слишком мало воды, к пруду же со стороны деревни подъехать невозможно…

Другой сохранившийся в памяти эпизод связан, наоборот, с проливным дождем. Мы с Ирой и с Мишей зачем-то ездили в Москву и на обратном пути попали под настоящий ливень. Он застал нас в автобусе на подъезде к дому. Мы были в полной растерянности. Но на остановке в сгущающихся сумерках нас ждала Ляля с большим непромокаемым дождевиком. Она схватила Мишу, завернула его в плащ и помчалась с ним к дому. От шоссе до деревни ходу минут десять очень быстрым шагом, и она, несмотря на свою тучность, пробежала это расстояние не останавливаясь…

А вскоре у нас с Ирой появилась машина. У меня вышла книжка стихов, за которую я получил какую-то сумму денег. Столько же добавила моя стареющая мать – ей было уже здорово за восемьдесят, и она решила, что имеющиеся сбережения ей уже хранить ни к чему. С машиной дачная жизнь существенно упростилась. Не нужно было втискиваться в переполненный автобус, когда едешь на станцию или со станции, и продукты можно было возить без ограничений. До сих пор помню недельную норму провианта, который загружал по пятницам в багажник: три-четыре батона белого хлеба, буханка черного, несколько пакетов молока и кефира, сумка с картошкой, мясо и т. п. Теперь все это можно купить в окрестных магазинчиках, да еще два раза в неделю в деревню приезжает автолавка, длинными гудками извещая жителей о своем прибытии. А между Тучковым и Рузой помимо автобуса курсируют маршрутки. Тогда все это показалось бы несбыточной мечтой…

Перестройка только еще набирала обороты, появлялись радужные надежды на полное изменение политического климата. Правда, наш сосед по деревне Володя Морозов, работяга и заядлый охотник, относился к происходящему скептически:

– Коммунисты сами себе на ногу топор не уронят, – говорил он, усмехаясь.

Он и сейчас придерживается того же мнения:

– А что, в начальстве-то везде одни бывшие коммунисты!..