Встречи и прощания. Воспоминания о Василии Аксенове, Белле Ахмадулиной, Владимире Войновиче…

Мы же с Ирой между тем все больше проникались политическими страстями. Помню, как мы неслись по Минскому шоссе на дачу в нашем новеньком «Запорожце». Ира держала в руках включенный транзистор, а я выжимал свои 90 км в час и напряженно следил за маневрами летящих рядом машин. При этом оба мы жадно вслушивались в трансляцию съезда народных депутатов, где с гневным обличением реакционного большинства выступал дотоле неведомый нам Юрий Афанасьев. Мы ходили на все митинги конца восьмидесятых, иногда вместе с малолетним Мишей. Видимо, глядя на нас, Миша тоже быстро политизировался. Однажды врач, которому мы показывали своего отпрыска, задал ему коварный вопрос:

– Скажи, а ты знаешь, кто такой Лигачев?

– А как же, – важно ответил Миша, – он еще хуже Горбачева.

А потом был август 1991-го и ночь предполагаемого штурма Белого дома на Краснопресненской набережной, которую мы с Ирой и тысячами наших сограждан провели у его стен…

И вот все это давно позади. Миша вырос, учится на четвертом курсе института. Обе его бабушки умерли: одна в 1995-м, другая – на год позже. Недавно умерла в больнице Ляля после неудачной операции на сердце. Толя давно уже не обходится без инсулина, а теперь еще прибавилась гипертония. Женина жизнь складывается пока что не очень гладко. Развеялись наши радужные надежды на торжество свободы и справедливости. Видимо, пришла пора вспомнить вторую часть пародийного сочинения Саши Черного, которая в восьмидесятые годы как-то не привлекла нашего внимания:

Не топись, охранный воин,
Воля улыбнется!
Полицейский! Будь спокоен —
Старый гнет вернется.

Власть снова лжет нам, как и в советские времена, порой даже еще более беззастенчиво.

Мы реже бываем на даче – появились проблемы со здоровьем. Но каждый раз, когда я проезжаю мимо знакомой лужайки, что в двух-трех километрах от поселка с космическим названием Марс, я почему-то вспоминаю широко шагающего по ней, почт и бегущего Толю, который вдруг останавливается и поднимает застрявший в густой траве голубой воздушный шарик…

2004 год

«Бремя таланта»

(Бенедикт Сарнов в моей жизни)

Будучи старше меня на 12 лет, Бенедикт Сарнов всегда был для меня примером в смысле физической формы. Еще недавно, глядя на него, я думал: «Надо же, и в его возрасте можно оставаться энергичным, остроумным, быстро схватывающим чужую мысль, да и выглядеть совершенно не старым, вполне жизнеспособным человеком!» Но года два назад или чуть раньше наступил перелом, старость взяла свое: и вот он стал плохо слышать, плохо видеть, не всегда сразу улавливать смысл сказанного собеседником. Последнее, впрочем, никак нельзя отнести к профессиональной сфере деятельности: здесь мысль его оставалась четкой и оценки точными. И все же, при всех признаках одолевшей его наконец старости, уход его оказался неожиданным. Внезапно начавшееся незначительное недомогание повлекло за собой череду все новых и новых недомоганий, с которыми он устал бороться.

– Нет смысла выкарабкиваться из этой ситуации, чтобы через год-полтора опять оказаться в том же положении, – удрученно говорил он мне в последнюю встречу, это было в Боткинской больнице. А потом, после возвращения из больницы, он повторял это в телефонных разговорах. Он уже уходил. У него даже угас интерес к происходящим в этот момент политическим событиям: например, к захвату Крыма он отнесся почти с безразличием, без ожидаемой мной бурной реакции.

А ведь еще недавно мы с ним по несколько раз в неделю обсуждали политические новости. Вернее, я спешил ему сообщить о только что услышанном по «Эху Москвы» или о прочитанном в интернете. Наши оценки происходящего всегда совпадали. Только он, несмотря на лавину плохих новостей, оставался более оптимистичным.

– Вы мало пожили при Сталине, – говорил он мне.

А тут вдруг полная апатия и уход в себя.

Думаю, что умер он от отсутствия воли к жизни. Это совпадает с мнением его ближайшего друга Владимира Войновича.

Бенедикт Сарнов очень много успел сделать в последние годы – он был потрясающе работоспособен. Может быть, колоссальная внутренняя усталость и стала причиной недомоганий и отсутствия воли к их преодолению.

Литературовед, издающий ежегодно по несколько книг, – явление феноменальное. У Сарнова это было именно так. Только в 2013 году вышли его «Красные бокалы» (воспоминания об Окуджаве и других литературных друзьях и современниках), избранное Бориса Слуцкого, составленное и обстоятельно прокомментированное им, продолжалась работа над новой книгой воспоминаний, от которой, собственно, и отпочковались названные прежде «Красные бокалы».

А его фундаментальный четырехтомный труд «Сталин и писатели» – ведь это тоже было сделано в последние годы!

А книга о Солженицыне!

Думаю, в этой постоянной, ежедневной работе он исчерпал свои физические и духовные возможности, щедро отпущенные ему природой.

* * *