– Я проболталась целый год после школы. В общем, никуда не поступила, перебивалась временными заработками. А уже в восемнадцать сюда приехала и в техникум поступила. Жила в общаге. Мы продолжали переписываться. Но наши письма уже стали не такими, как в первый год. Более скупыми, что ли… Просто весточки. К тому же меня начал пугать тот день, когда он вернется из армии, мне становилось страшно… ведь все наши отношения были только на бумаге, в письмах, а как все сложится потом… Да и новая жизнь в этом городе меня захлестнула. Позже я уже поняла, что это была самая светлая полоса в моей жизни. Это был свет, а дальше пошел туннель.
– И сейчас туннель?
– Нет, Сереженька, сейчас свет, снова свет. Он еще ярче, чем тот, но он какой-то багряный, закатный. Я боюсь, что он догорит…
– Мы не дадим ему догореть.
– Мне страшно, Сереженька.
– Ну, ну, успокойся.
Она всхлипывала на его плече. Обняв ее, он гладил рукой ее волосы.
Деревянные мостки, сооруженные от самого берега реки, были длинными, узкими, тесноватыми и уходили над поверхностью воды вертикально вдаль метров на сто. Они крепились на бетонных сваях, которые почти до самого настила утопали в воде. Во время приливов, паводка или половодья их частенько затопляло, оттого доски почернели, скрипели под ногами, играли, пошатывались. На мостках не было заграждений, и прогуливаться по ним вдоль краев следовало с предельной осторожностью. Метрах в десяти от конца помоста в воде был установлен сигнальный маячок с красным плафоном, чтобы катер или баркас не врезался в него во время тумана или ночной мглы. Когда-то мостки вместе с примыкающим к ним вдоль береговым бетонным волнорезом служили сооружением, защищающим акваторию лодочной станции от затоплений.
Прошли годы, и станцию закрыли, лодки убрали, а мостки сохранились как ветхий памятник о тех временах, когда в жаркий зной здесь толпились сотни людей, слышались щебет голосов, визг, смех, а весла гребцов вспенивали серебрящиеся на солнце брызги воды. В этот поздний час на деревянном настиле помоста собралось не так много народу – с десяток рыбаков сидели по краям с обеих сторон настила и равнодушно рыбачили. Сергей и Катя стояли у самого края помоста, неподалеку от тускло светящегося красным светом маяка, и смотрели вдаль на темнеющую полоску горизонта и простирающиеся над ней отблески заката. Сергей и раньше частенько наведывался на этот помост, когда тот еще был причалом, бывал здесь и в дождливую погоду, чтобы навестить лодочника, отца своего друга, и распить в будке с этим потрепанным жизнью стариком поллитру водки. Иногда они пьянствовали до самого утра. Обычно в дождь старик обеспокоено ходил по настилу, осматривал лодки, с хозяйской заботой вычерпывая из них воду. Сергей издали замечал его сутулую фигуру в длинной зеленой штормовке с натянутым капюшоном, видел, как он отчаянно борется со стихией, орудуя черпаком.
Приходу Сергея старик радовался, как ребенок. Он бросал свою постылую работу, вел гостя в сырую тесную будку, где они под шум ливня, плеск воды, отогреваясь, пили водку. На красном добродушном морщинистом лице лодочника играла усталая улыбка. Измученный жизнью, разморенный от водки, уставший, он становился сентиментальным после третьей стопки, ласково называя Сергея «сынок». Его собственный бесшабашный сын, приятель Сергея, однажды отважился пуститься в плавание на катамаране в неласковую ветреную погоду. Мало того, он прихватил с собой и своего шестилетнего сына. Их водный велосипед перевернулся на самой середине реки. Все это произошло быстро, мгновенно, прямо на глазах ошеломленного ужасом старика.
Целые сутки поисковая команда безнадежно искала пропавших. Утопленники всплыли лишь на вторые сутки. Разбухшие от долгого пребывания под водой, с бесчисленными травмами и следами увечий от ударов перевернувшегося катамарана, они, отец и сын, словно навеки скрепленные в агонии узами родства, держали друг друга в цепких объятиях, не желая даже мертвыми расставаться под водой. Быть может, сжимая из последних сил сына в предсмертных судорогах, отец, захлебываясь, просил у него запоздалое «прости» за свой роковой поступок.
Потеряв сына и внука, старик почти не покидал лодочной станции, коря себя за ту тогдашнюю уступку сыну. Даже в зимнюю стужу он частенько наведывался на причал и бросал в обледенелую воду букеты искусственных цветов, которые ветер растаскивал по кромке, заносил в проталины.
Прошли годы, и старик куда-то исчез. Сергей его больше не встречал. Быть может, всевышний услышал его мольбы и воссоединил навеки с утраченными близкими.