Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Все попытки Столыпина непосредственно объясниться с кадетами не удались. Квалифицированные их представители от разговора с ним уклонялись. Я указывал, как к приглашению Столыпина отнесся прежде всех Головин; как позднее Тесленко, под предлогом «неотложного дела», уехал в Москву, как Гессен хотя и пошел, но даже в 1937 году «не мог себе объяснить, по каким основаниям он счел себя вправе принять приглашение». Такое отношение к Столыпину согласовалось с той директивой, которую в начале Думы Милюков в «Речи» излагал как аксиому, т. е. что со Столыпиным Дума работать не может (глава VI). Если все это вспомнить, то неожиданная фраза Столыпина, обращенная к нам во время нашего ночного визита, которую я приводил в предыдущей главе, покажется не только прощальной любезностью, но и данью благодарности тем, кто от разговора с ним не уклонился и правительство не считал за «злодеев». Но эти наши тайные встречи, «прелюбодейные связи», как их шутя называл Челноков, были неадекватны предмету. Важность соглашения была достаточно велика, чтобы сделать для него все, что было возможно.

Но если идейного соглашения между правительством и вождями кадетов не состоялось, то жизнь оказалась все-таки сильнее теории. Чего не признавали «вожди», становилось ясно внизу, с тех пор как Дума стала не только существовать, но работать. В этом и заключался исторический интерес 2-й Гос. думы. Когда она пошла по конституционной дороге, атмосфера в ней изменилась; в ней стали переоценивать ценности. Политика предвзятой борьбы против власти, воспитанная годами устранения общественности от практической жизни – перерождалась в политику «достижений». Это вело за собою последствия. Дума стала ясней понимать, где ее друзья и враги и кто действительно ее работе мешает; явилась необходимость установить в ней больший порядок, бороться с тратой думского времени на «посторонние цели», т. е. на попытки речей для газет и для публики. По каждому деловому вопросу революционная идеология и фразеология приходили в конфликт с интересами дела. Так происходило оздоровление Думы. Настроение первого собрания «объединенной оппозиции», под председательством Долгорукова, превращалось в позднейшее равновесие «прогрессивного блока». Это шло снизу, от непосредственных работников Думы. Они в конце концов повели за собой и вождей. Так опыт думской работы отрезвлял нашу общественность, как позднее ее переродили роковые для России годы войны. Кадетская общественность во 2-й Думе не затруднилась и «формулировать» свое новое понимание; симптомом его был тогда план думских работ, который защищал, несмотря на негодование левых и язвительные насмешки правых, В. Гессен в заседании 22 мая; в нем послышались новые ноты и был высказан трезвый взгляд на задачу Государственной думы. С ним было опоздано, так как роспуск Думы был тогда предрешен; он и оборвал ее выздоровление.

Я не могу отказаться от своего впечатления, что кроме общих причин, которые соглашение затрудняли и в конце концов истощили терпение Государя, в уступке Столыпина на роковой роспуск Думы сыграло роль и недоразумение с аграрным вопросом. Когда посреди своих стараний Думу спасти и с ней наладить работу он заподозрил, что Дума его аграрную реформу отвергнет, он с своей обычной стремительностью решился ее предупредить. Недаром, когда при нашем визите мы этот вопрос ему разъяснили и с этой стороны успокоили, он тон переменил и стал нас убеждать ценой выдачи соц. – демократов Думу спасти. В этот момент он явно жалел, что мы на это не шли, хотя и сам понимал, что идти не могли. Думаю, что он пожалел и о том, что свое требование к Думе ему пришлось так резко поставить. Ему не было смысла перед нами в тот момент притворяться.

Но самая возможность такого недоразумения с аграрным вопросом показывала, как необходим и как недостаточен был контакт Столыпина с Думой, какой вред получался от того, что представители нашей общественности наладить его не хотели и дальше случайных изолированных и «секретных» свиданий не шли. В этом сказалась политическая атмосфера этого времени и та «генеральная линия» нашей общественности, о которой я специально говорил в V главе этой книги.

Но как же оценивать самый роспуск Думы, какими причинами он ни был бы вызван?

О самой 2-й Думе жалеть не приходится. Она была неудачной и по составу, и по своему исключительно низкому культурному уровню; в этом отношении из всех четырех русских Дум она побила рекорд. Для той грандиозной задачи, которая была перед нею поставлена, она была мало пригодна; «работников» в ней было немного.