Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

И как будто затем, чтобы ясней иллюстрировать это, запрос окончился совсем неожиданно. Нормально он завершается мотивированной формулой перехода, которая выражает мнение Думы. Таких формул было предложено 8. Они голосовались одна за другой и все по очереди были отвергнуты. Таким образом, сама Дума не бралась установить, где была настоящая правда. Запрос кончался полным конфузом. Этого интерпелянты допустить не хотели. По правилу, после того как голосование началось, никаких новых предложений не допускается и на голосование не ставится (ст. 139 Наказа). Вопреки этому правилу председательствующий трудовик Познанский, несмотря на протесты, после перерыва вновь поставил на голосование уже отвергнутую раньше формулу трудовиков, изменив в ней несколько слов, и эта формула, якобы новая, вторично была принята 184 голосами. Правые, умеренные, октябристы и даже кадеты от такого незаконного голосования воздержались[63]. Поскольку в деле запросов постановление Думы имеет значение только моральное, понятно, каково оно могло быть при таких условиях голосования.

Справедливо будет прибавить, однако, что отвержение всех формул было вызвано не только разногласием в понимании фактической стороны этого дела, но еще более тем, что в прениях по запросу и в формулах перехода был затронут вопрос об «осуждении террора». Это затемнило вопрос и усилило разногласие. Об этом буду говорить специально в главе XIV этой книги.

В чем заключалась слабость этого второго запроса сравнительно с первым? Только в том, что его авторы хотели получить больше, чем было можно. Им было мало, что они смогли огласить «беззакония» и вызвать общее осуждение им, если бы они были доказаны; им было мало, что по их инициативе были произведены два расследования, которые в некоторой степени злоупотребления подтвердили. Они хотели, чтобы было признано, что факты были именно таковы, как они утверждали, чтобы верили на слово им. Когда при громе аплодисментов Пергамент заявил, что правительство спрашивать доказательств у Думы не может, он недалеко ушел от Аладьина, который находил в 1-й Думе, что «конституционный принцип не позволял сомневаться в слове депутата». А когда явилась претензия установить правоту вотумом Думы, то за этим самомнением Дума сама не пошла. Так запрос кончился впустую, и свой кредит сам подорвал. Только в этом, а не в недостатке прав Думы была слабость запроса.

Я подробно остановился на запросе о рижских застенках, чтобы не говорить о других аналогичных, например об издевательствах над политическими каторжанами в Акатуйской и в Алгачинской тюрьмах. И там было разногласие в изложении фактов интерпелянтами и министром юстиции. И там по существу запросов речь касалась приемов войны двух лагерей – правительства и революции. Как в настоящей войне для суждения о приемах противников ценно мнение только тех, кто сам в войне не участвовал, так и в этих запросах мнение Думы было бы авторитетно в том случае, если бы она сама освободилась от психологии воюющего лагеря и стала бы на сторону «права». От этого громадное большинство депутатов были еще очень далеки. Отсюда страстность, но зато и малая убедительность подобных запросов; они убеждали только тех, кто и без них был убежден.

Там, где не было этих условий войны или где фактическая сторона не возбуждала сомнений, запросы протекали нормально и пользу свою приносили.

Возьму пример.

2 апреля соц. – демократы внесли запрос о «беззакониях» карательного отряда в Озургетском уезде, наложившего на село Ланчхуты непомерный штраф в 45 тыс. рублей. 3 апреля, согласно с речью Родичева, срочность отвергнута. 6 апреля доклад Комиссии о запросе принят в измененной редакции. 24 мая – на запрос отвечает барон Нольде и доказывает, что никакого штрафа в 45 тыс. рублей на село Ланчхуты наложено не было. После речи Нольде соц. – демократы не стали этого оспаривать, но заговорили совсем о другом: о предъявлении к селу Ланчхуты судебного иска за порубку леса, о вредности круговой поруки, о насилиях над женщинами и т. д. Это так мало подтверждало первоначальный запрос, что депутат Шидловский не выдержал: «Я могу еще понять, что лица, подписавшие запрос, поданный 2 апреля, могли ввести Государственную думу в заблуждение, вследствие того что они от местных жителей получили ложные сведения. Но я удивляюсь теперь тому, что члены Государственной думы, после данного правительством объяснения, позволяют себе поддерживать ту ложь, которая была допущена жителями селения Ланчхуты… Следовало бы предварить на будущее время членов Государственной думы, что, если будут повторяться подобные запросы, если Государственная дума будет отвлекаться от той законодательной работы, которая на нее возложена, – к этим членам Думы будет применяться 38-я статья».

Это было уж крайностью. Но дело оказалось настолько разъяснено, что кадеты внесли простую формулу перехода; она и была принята. Дума показала этим больше уважения к правде, чем правительство в деле Гершельмана, за которого оно заступилось.