Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

Головин этой речью себя не щадил: признавал, что со словами Зурабова ознакомился только по стенограмме; несмотря на свои неоднократные предыдущие заявления, что он один заседанием руководит, он ставил на голосование Думы вопрос о правильности своих собственных действий. Но, подменив вопрос о порицании Зурабову вопросом об одобрении председателя, он смешал партийные карты; Дума его одобрила, следовательно, как будто осудила Зурабова. После резкого столкновения с Церетелли, которому Головин по этому поводу говорить не позволил, заседание было закрыто до завтра. Можно было надеяться, что инцидент этим исчерпан. Но вечером произошел coup de theatre[72]; какая-то комиссия работала вместе с представителями министерства; их вызвали по телефону, и, вернувшись, они сообщили, что им приказано было уйти. Это показало, как серьезно положение Думы. Ночью, в 12 часов к Головину приехали Петрункевич с Набоковым и убеждали его ехать к Столыпину. И вот он, «второе лицо в государстве», не пожелавший когда-то Столыпину сделать визита, чтобы этим себя не унизить, к нему в час ночи поехал. Столыпин ему посоветовал[73] повидать Ридигера, который на другой день будет у Государя с докладом, и сам устроил Головину наутро свиданье с ним. Головин привез ему стенограмму и объяснил, как было дело. Ридигер «счел инцидент исчерпанным вчерашним постановлением Думы и отношением к нему Головина». Так пишет Головин. По-видимому, это не все. В письме Столыпина к Государю от 17 апреля совет, который Столыпин дал Головину, изложен иначе: «На вопрос Головина, что я советую ему делать, я сказал ему, что Дума в глазах правительства покажет желание удовлетворить армию, если: 1) примет переход к очередным делам с выражением уважения к доблестной русской армии и уверенности в беззаветной ее преданности Родине и Царю и 2) если Головин завтра же сделает визит генералу Ридигеру с извинением за происшедшее»[74].

Я помню, что, когда Головин рассказывал депутатам и избирателям об утреннем визите к Ридигеру, он не скрывал, что принес ему «извинения». Что же касается до предложения баллотировать формулу перехода с выражением уважения к армии, то на это Головин не решился. Это оказалось и не нужно. Удовлетворение армии дала очень хорошая речь докладчика Кузьмина-Караваева, который заступился за армию и выразил надежду, что «Государственная дума, какое бы она ни приняла решение, уйдет после сегодняшнего заседания под впечатлением сознания того, что русская доблестная армия не заслужила тех упреков, которые ей бросались. Эта армия в прошлом много и много сделала. Много она сделала и на полях Маньчжурии, много сделала там «серая скотинка». Сожалейте искренно о том, что там произошло, бросайте упреки тем, кто заставляет войско поступать вопреки его назначению, но берегите войско и не бросайте ему упреки за то, что оно верно исполняет свой долг».

А сам Головин закрыл заседание такими словами: «Вчера мы были свидетелями печального инцидента в Государственной думе. По отношению к нашей доблестной русской армии было высказано здесь такое мнение, которое, конечно, должно быть признано для нее обидным. (Шум слева.) Я считаю, что наша армия всегда отличалась самоотверженностью в исполнении тяжелого долга, всегда отличалась высокою дисциплиною, непоколебимою преданностью отечеству и своему верховному вождю. (Бурное одобрение справа.) Такие достоинства армии признаны всеми и, конечно, заслуживают только похвалы и уважения, и очевидно, что Государственная дума протестует против тех выражений, неудобных по отношению к русской армии, которые были высказаны здесь одним из членов Думы. (Громкие аплодисменты справа и в центре.) Таким образом, я полагаю, что за принятием означенной формулы перехода к очередным делам отпадают все остальные поправки и вопрос нужно считать уже исчерпанным».

В речи Головина оказалось все, чего требовал Столыпин, кроме «голосования Думы». Но на это закрыли глаза. И правые, предложившие соответствовавшую такому его желанию формулу, не стали настаивать на ее голосовании. Они подчинились Наказу и ограничились голосованием только той безобидной формулы, которая была предложена раньше думской комиссией[75]. Сам же законопроект о контингенте был принят большинством 193 голосами против 129 – под крики «браво! браво!». Бурные аплодисменты в центре и справа. Воздержавшихся было много, но Головин их считать отказался, «так как они не могут иметь влияния на результаты баллотировки».