Вторая Государственная дума. Политическая конфронтация с властью. 20 февраля – 2 июня 1907 г.

«Отказать в кредите, – говорил Шингарев, – значит внести лишнюю долю горя и страдания в то население, перед которым мы ответственны…»

Родичев разразился страстною речью:

«В России не найдется такого представительства, которое скажет: денег за поставленное народу мы не заплатам, потому что мошенничал, быть может, Гурко. Пусть сто Гурко смошенничали. Этот хлеб принадлежит тем, кто возделывал его своими руками, кто вдвойне несчастен… Одному несчастью иметь в составе правительства лиц вроде Гурко вы хотите прибавить другое, хотите убить веру в честность всего государства России».

При голосовании ассигнование было принято большинством 176 голосов против 149. Поучительно, что польское коло на этот раз от голосования воздержалось. За принятие закона были, следовательно, поданы голоса и левых партий, которые раскололись на этом. Так происходило постепенное отрезвление Думы.

Перехожу к последнему и самому провокационному акту в жизни Гос. думы, который проявился в наиболее чистом виде. Это законопроект об амнистии.

Никто не мог сомневаться, что получить амнистию этим путем было нельзя. Основные законы (ст. 23) делали ее «прерогативой Монарха». Перед их изданием в 1906 году кадетами действительно был изготовлен законопроект об амнистии. Но когда Основные законы были опубликованы, сами кадеты ему уже не дали хода. Дума пошла легальным путем – обращения к Монарху в думском адресе. В амнистии ей было отказано; можно ли было надеяться, что Монарх, который не захотел дать амнистии своею властью, даст ее тогда, когда ее ему поднесут в форме закона, не считаясь с нарушением его прерогатив? И что Гос. совет поддержит этот законопроект не только против прерогативы Монарха, но и против уже высказанной его воли? Это было так ясно, что, когда 7 марта был внесен законопроект об амнистии, все поняли, что это только демонстрация, оправдание себя перед избирателями, но не серьезный проект. И амнистия лежала без движения до второй половины мая.

Конечно, наиболее обычным и классическим способом всякий законопроект хоронить была его сдача в комиссию. Но в данном случае именно это бы было опасно. По конституции (ст. 57 Ул. Гос. думы) законопроект думской инициативы сдавался в комиссию только тогда, когда Дума основные положения его одобряла. Правда, от этого не раз отступали: сдавали законопроекты в комиссию, как материал, без обсуждения и одобрения их. Но так как были все основания предполагать, что правительство будет возражать против конституционности такого закона, против нарушения им привилегий Монарха, то нужно было предвидеть, что самая его сдача в комиссию будет им истолкована как его одобрение и потому станет конфликтом. Чтоб его избежать, оставалось бы голосовать против сдачи в комиссию; но тогда, конечно, слева стали бы в этом усматривать отказ от самой амнистии.

Так остро стоял этот вопрос, когда началась кампания прессы за дачу законопроекту амнистии хода. Приват-доцент по уголовному праву П.П. Люблинский написал брошюру, где доказывал, что амнистия не помилование, что и по нашим законам законодательный порядок для амнистии был допустим; об этом делались доклады и в юридических обществах. Я не помню всех доводов, но, как бы они ни были остроумны, они не спасли бы Думу от обвинения, что она нарушает Основные законы, и действительно, по существу они были одной казуистикой.

Эта опасность была так очевидна, что Комиссия по Наказу заблаговременно приняла против нее меры. В главе о законодательной процедуре она предложила параграф 56, по которому раньше признания законопроекта желательным самый вопрос о «желательности» мог быть подвергнут предварительному комиссионному обсуждению; для передачи в такую комиссию допускались только две речи, одна «за», другая «против». Когда 8 мая обсуждался Наказ, я, как докладчик, не скрывал, что одним из мотивов этого параграфа является именно законопроект об амнистии. Вот что я тогда говорил:

«В президиуме находится законопроект об амнистии, который возбуждает целый ряд чисто юридических сомнений, независимо от его политической постановки. Вот тогда, может быть, явится необходимость передать в комиссию законопроект раньше, чем он признан желательным, не затем, чтобы она писала закон, но чтобы она обсудила этот вопрос».

Прения по этому параграфу Наказа показали, что Дума не усвоила его главной цели. Парчевский ничего не понял, спорил против «обязательности» подобной комиссии, которой никто не предлагал. С.-д. Мандельберг и с.-р. Широкий в этом предложении увидели только желание сократить число допустимых речей. Крупенский нес, по обыкновению, совершенную чушь:

«Предложение депутата Маклакова мне крайне симпатично, потому что оно направлено на то, чтобы не допускать революционного движения. Я бы вполне присоединился к нему, но, к сожалению, я в данном случае не могу к нему присоединиться и буду голосовать с левыми, хотя и по другому основанию».