Вторая мировая: иной взгляд. Историческая публицистика журнала «Посев»

«Поняв же, что не "Коммунистический Манифест", а НКВД плюс анархо-монархо-троцкистский блок это и есть советская власть, мы поняли сразу всё и капитулировали без боя. Вместо светлых вершин коммунизма в нас вошло желание выжить, и не здесь, в немецких шталагах, а под водительством Сталина мы успели твёрдо усвоить, что жизнь – только отпуск у смерти, а свобода – отпуск из лагеря. Каждому из нас хотелось погулять в отпуску подольше, и мы готовы были говорить, что угодно, и работать на любой работе, круглое катать и плоское таскать, вывозить вручную балоны, прославлять великого Сталина переводить брошюры об иудобольшевизме, набивать снаряды для гитлеровской армии, служить в полиции и доносить друг на друга, лишь бы продлить свой отпуск у смерти, а по возможности, и из лагеря».

Роман Николаевич Редлих «Предатель»

«Посев», 2002, № 6

День летнего солнцестояния 1941 года, расколовший XX век на бесконечно далёкие друг от друга состояния до и после, неизбежно превращается в объект сухих исследований. Дата 2 2 июня постепенно принимает характер события, связанного с жизнью конкретного социума в контексте определённой исторической реальности. И с каждым новым десятилетием, отдаляющим нас от календарного начала германского вторжения, мы убеждаемся в том, насколько радикально меняется общество и его отношение к самой страшной войне в истории человечества. Не будет большим преувеличением заметить, что после распада СССР и формального крушения власти, самоназвавшейся советской, необратимо нарушилась преемственность поколений в традиционном восприятии дат 22 июня и 9 мая.

Два десятилетия назад мобилизации сотрудников столичных УВД для пресечения всевозможных акций русских наци казались бы абсурдными, а сегодня каждый апрель отечественные СМИ уделяют больше внимания очередной годовщине со дня рождения лидера НСДАП, чем вождя РСДРП (б). Но это общий фон в чём-то закономерных внешних проявлений, свидетельствующих о безусловной коррозии общепринятых ценностных понятий. На внутреннем уровне мы наблюдаем тенденцию мучительных поисков ответа на вопросы: что же всё-таки произошло 22 июня в общественном сознании и как нам сегодня к этому относиться? Не менее важен и другой вопрос: соответствуют ли действительности стереотипы о реакции советских людей на известие о начале войны, навязываемые сегодня властью в качестве одной из составляющих «общенациональной идеи»?

Сегодня абсолютно ясно, что «вероломным» и «неожиданным» германское вторжение оказалось лишь для народа, но не для советского военно-политического руководства, достаточно информированного о планах Германии. Другой вопрос, в какой степени Сталин и его окружение были способны адекватно оценить накапливавшиеся достоверные сведения. По меньшей мере высшее командование Красной Армии заранее сделало на их основании почти верные выводы. Более чем за месяц (!) до нападения, 15 мая 1941 года нарком обороны маршал С.К Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Г.К Жуков в докладной записке на имя Сталина писали как о чём-то, не подлежащим сомнению: «Всего Германия с союзниками может развернуть против СССР до 240 дивизий… В настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развёрнутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развёртывании и нанести внезапный удар». В этой связи Тимошенко и Жуков предлагали «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развёртывания и не успеет ещё организовать фронт и взаимодействие родов войск». Очень вероятно, что все последующие перемещения и развёртывания советских войск, произошедшие до 22 июня, осуществлялись в рамках вышеупомянутых предложений.