Вторая попытка

Однажды принятый в спецслужебную обслугу гражданин, становился заложником собственного профессионального выбора вплоть до выхода на пенсию, а зачастую и после него. Он делался не только частью системы, режима, расписания, но и частью обстановки (если не ею самою). Чем дольше длилась его служба, тем меньше на него обращали внимания. Так получилось и с Огик Паповной Кокикян. Она словно срослась с духом и плотью конспиративной квартиры № 50, дома № 17, что на улице имени Г. Хетахузумяна (агентурный псевдоним «Такстоц»[398]). Да и затруднительно было бы ей не срастись с нею, если учесть, что ко времени нашего повествования в штатах республиканского КГБ не осталось ни одного сотрудника из тех, кто когда-то вербовал ее, принимал на работу, подвергал тотальной проверке. Для нынешних фактических распорядителей квартиры без тыкин Огик она была просто непредставима. Отсюда и вроде бы мелкие нарушения конспирации, когда вместо кодового названия квартиры, сотрудники попросту использовали имя ее номинальной хозяйки, говоря «У Огик», «К Огик» и так далее. Нарушения тем более непростительные, что имя Огик было (есть и, вероятно, будет) редким, штучным, родом из грабара, почему и пишется по-армянски не через введенную в советские времена международную букву «о», а через проверенную эпохами древнюю буку «во» (ո). Само же имя безыскусно и бесхитростно, как Ринго Стар, и означает всего-навсего «колечко».

Итак, к Ольге Павловне конспиративки настолько привыкли, что почти ее не замечали. Почти – это значит, что при встрече ограничивались стандартно-теплыми приветствиями и протокольными вопросами строго в рамках вековых традиций, типа ո՞նցես[399] и его производными, касающимися благополучия и здоровья родителей, братьев, сестер, детей, невесток, зятьев, внуков и внучатых племянников[400]. На этом, как правило, внеслужебное общение заканчивалось, и хозяйка конспиративной квартиры, едва обретя свою индивидуальность, вновь ее утрачивала, сливаясь с духом, атмосферой и обстановкой служебного помещения. Отсутствие подлинного внимания со стороны сотрудников вовсе не означало, что тыкин Огик платила им той же монетой. Как раз наоборот: она замечала всё, причем делала это не из женского любопытства, а из внутренней потребности живого организма, не желавшего превращаться в бездушный антураж гэбэшного обихода. Отсюда, кстати, и возникло обыкновение подвергать вверенную ей жилплощадь церковному очищению и освящению.

* * *

4-е марта 1974 года. 11:00 утра.

Ереван. Конспиративная квартира «Такстоц»

по улице имени Гахтника Хетахузумяна.

Много разных фигурантов перевидала товарищ Кокикян за время своей службы хозяйкой квартиры. Бывали тут поэты, писатели, художники, кинематографисты, театральные деятели, музыканты, ученые, всевозможные чиновники самых разных рангов, цирковые клоуны, фокусники-иллюзионисты и манипуляторы, директора ресторанов, музеев и плодоовощных баз – словом, сонмы сексотов и даже некоторое количество секупов[401]. Собирались тут для конфиденциальных бесед и сверхсекретных совещаний по двое, по трое, бывало и до полудюжины бойцов и командиров невидимого фронта располагались в специально приспособленной для гэбэшного дела гостиной[402]. Но чтобы как сегодня, намекая общим числом присутствующих на Тайную Вечерю, да еще вдобавок с таким неожиданно юным фигурантом, – подобного Огик Паповна припомнить не могла. Да и не шибко старалась, поскольку была твердо уверена ничего похожего никогда не было и быть не могло. По определению…

Любопытство хозяйки было возбуждено сверх обычной меры. Поэтому она с особой тщательностью заварила чай, разложила по вазочкам угощения, намолола ручной мельницей не меньше полкило кофе и проверила звуко- и видеозаписывающую аппаратуру, размещенную в бронированном чуланчике за семью засовами; включила датчики, искусно вживленные в стул фигуранта. После чего заглянула в гостиную, улыбнулась всем присутствующим добросердечно-учтивой улыбкой миссис Хадсон, неприметно задержав ее на генерале Астарове, чем, собственно, и дала понять последнему, что все готово и можно начинать…