– Ну… Для чего ты в поликлинику ходила? – продолжал
хмуриться прапорщик.
– На консультацию…
– Значит, это, – в голосе Шматко зазвучала надежда, – твоѐ
положение… оно… это… в силе?
– Конечно, – улыбнулась Маша.
– Какое положение? – вмешалась в разговор Анжела Олеговна. – О
чѐм речь?
– Положение невесты Шматко Олега Николаевича! – объявил
прапорщик, поцеловал Машу и повернулся к «тѐще»: – Анжела
Олеговна, я пришѐл, так сказать… официально… просить руки вашей
дочери…
– Но вы же хотели подождать, пока вам лейтенанта присвоят.
– Ну… Лейтенант от меня не убежит… А вот Маша… девушка
видная… того и гляди… уведут… Думаю, пора узаконить наши
отношения.
Прапорщик громогласно захохотал, и женщины поддержали его
веселье.
Анжела Олеговна, как полагается, пустила слезу.
132
– Ну, слава Богу, дети мои, – захлюпала она, обнимая Машу и
прапорщика. – Я уж думала, не дождусь.
Вот так у прапорщика Шматко начался новый, возможно, самый
важный этап жизни – он становился семейным человеком.
Соколу пришлось долго попариться, чтобы достать двойника
рядового Хомякова. Из-за этого он даже опоздал к ужину и появился в
казарме, когда там был только «вечный дневальный» Папазогло,
который усердно подметал центряк.
Сокол извлѐк из пакета литровую банку с новым хомяком и,
подозвав Папазогло, продемонстрировал бойцу своѐ приобретение.
– Ну что, похож? – спросил Сокол.
– На кого? – затупил боец.
– На меня, блин! На рядового Хомякова!
– А это что, не он? – Папазогло, как всегда, был «на высоте».
– Рядовой Хомяков умер! – сказал Соколов.
– Когда? – искренне удивился Папазогло.
– Значит, похож! – сделал вывод Сокол и протянул банку
дневальному. – Значит, так, боец, поместишь рядового Хомякова в его
старый дом. Да, и не забудь там газеты поменять!
Сокол пошѐл в каптѐрку, а Папазогло стал выполнять
приказание. Обнаружив в банке мѐртвое тело, он вытряхнул его в
мусорку. Место павшего бойца занял новый меховой воин.
Зубов встретил роту возле казармы, и, когда Медведев распустил
бойцов, ротный подозвал сержантов к себе.
– Слушай, Медведев, – спросил капитан, – а какого рожна вы
попѐрлись в этот лес окопы рыть? Мы же обычно здесь… за частью
роем.
133
– Товарищ капитан, дело в том, что хомяк… – заговорил Гунько, но
Медведев незаметно ткнул его локтем в бок, и сержант заткнулся на
полуслове.
– Дело в том, что… на обычном месте сегодня третья рота… и
пятая… – пояснил Медведев.
– Так надо было на другой день… А что хомяк?
– А хомяк… он… заболел… – стал лепить Медведев, – с утра
сегодня… Шерсть полезла… Глаза такие… Чихал!
– Надо к ветеринару, может? – забеспокоился Зубов.
– Он умер, товарищ капитан, – выдохнул Медведев.
– Как умер? – Зубов явно охренел от такой новости.
– Болезнь какая-то странная… Может, ящур… или грипп…
куриный…
– М-да… Вовремя мы его из дома унесли. Вы-то сами как?
Смотрите не заболейте. Надо его выбросить, наверное. Или сжечь.
– Ну, мы не решились без вашего ведома… – сказал Медведев. –
Он ещѐ в казарме.
– Ёлки-палки, могли бы инициативу проявить! – Зубов
стремительно направился к казарме, сержанты пошли следом.
Банка Хомякова стояла на телевизоре, всѐ так же накрытая
тряпкой. Зубов осторожно приближался к ней, словно шѐл по минному
полю.
– Блин! Ну и денѐк… – ворчал он. – То мины… То
бактериологическое оружие… Ладно… глянем…
Резким движением он сдѐрнул тряпку с банки и от удивления
отпрянул назад – хомяк спокойно сидел на дне банки, смотрел на
капитана своими глазами-бусинками и смешно двигал розовым носом.
Бойцы были поражены не меньше командира. Они стояли и
глядели на воскресшего хомяка, разинув рты.
– Так он же живой! – К Зубову вернулся дар речи.
– Воскрес! – суеверно прошептал Кабан.
134
А Зубов уже завѐлся. Его лицо стало багровым. Ротный подлетел
к растерянным сержантам и заорал:
– Куриный грипп?! Очень смешно! Разыграли, да? Шутники, мать
вашу! Хотите, я вас тоже щас разыграю?
– Товарищ капитан, я сейчас всѐ объясню, – заговорил Медведев,
но капитан не слышал его.
– Значит, так, клоуны! – громогласно заорал он. – Нестеров
отдыхает! Остальные – получаем автоматы… ОЗК… и через пять минут
на плацу!
Что поделаешь – такова служба, и угадать, куда она повернѐтся в
ближайшую минуту, не дано никому. Сейчас ты тащишься на койке в
прохладе казармы, а через минуту уже бежишь в полной выкладке по
раскалѐнному плацу или копаешь безумную, никому не нужную яму.
Вот она, судьба солдата…
Старший прапорщик Шматко и его невеста Маша собирались в
загс – подавать заявление. Предусмотрительный Шматко, который
«упаковывался» по-военному быстро, уже минут пятнадцать терпеливо
сидел на табуретке в прихожей и с нежной улыбкой наблюдал за
суетливыми сборами невесты.
Маша волновалась, то и дело открывая свою сумочку,
выкладывая из еѐ бездонных недр различные женские мелочи и