Вторая рука

Он забросал меня множеством сугубо медицинских вопросов, я отвечал ему равнодушным тоном, которому научился в центре протезирования.

– А кистью вращать вы можете? – спросил он наконец.

– Немного могу. – я продемонстрировал это. – Там, внутри, нечто вроде чашечки, которая плотно подогнана к концу моего предплечья, и еще один электрод, который передает импульсы вращения.

Я понимал, что ему хочется, чтобы я снял руку и показал, как оно все устроено, но этого я делать не стал, и он, видимо, понял, что просить бесполезно.

– Она очень туго стягивает локоть, – сказал он, деликатно ощупывая края.

– Да, чтобы не свалилась.

Он сосредоточенно кивнул:

– А снимается и надевается она легко?

– Я использую тальк, – лаконично ответил я.

Чико открыл было рот, однако перехватил мой взгляд, говорящий «не вздумай!», и не стал рассказывать Бразерсмиту, что снимать руку бывает довольно мучительно.

– Подумываете пристроить лошади такую? – спросил Чико.

Бразерсмит поднял лицо, все еще сохранявшее затурканное выражение, и серьезно ответил:

– Технически это выглядит вполне возможным, но мне представляется сомнительным, что получится обучить лошадь активировать электроды, да и расходы, пожалуй, не оправдаются.

– Да я просто пошутил! – промямлил Чико.

– Да? А, понимаю. Знаете, бывали случаи, когда для лошадей изготавливали протезы. Я тут недавно читал, что удалось успешно сделать протез передней ноги для ценной племенной кобылы. И кобылу потом покрыли, и она благополучно родила живого жеребенка.

– Ага! – сказал Чико. – А мы к вам как раз по этому поводу. Насчет племенной кобылы. Только эта кобыла умерла.

Бразерсмит нехотя отвлекся от темы протезов и переключился на лошадей с больным сердцем.

– Бетесда, – сказал я, раскатывая рукав и застегивая манжету.

– Бетесда?

Ветеринар наморщил лоб, и его затурканное лицо сделалось встревоженным.

– Извините, не припоминаю…

– Кобылка от Джорджа Каспара, – сказал я. – В два года собрала все призы, а в три не смогла больше выступать из-за шумов в сердце. Ее отправили на завод, но у нее сердце не выдержало, когда она жеребилась.

– О господи! – сказал ветеринар, сделавшись теперь еще и печальным. – Какая жалость! Но вы меня извините, у меня столько лошадей, я очень часто не помню кличек… А что, возникли какие-то вопросы со страховкой или сомнения в лечении? Потому что, я вас уверяю…

– Нет-нет, – успокоил я его, – ничего такого. Скажите, а Глинера и Зингалу вы тоже не помните?

– А, ну как же! Эти двое! Это просто позор для Джорджа Каспара. Такое разочарование!

– Расскажите о них, пожалуйста.

– Да тут и рассказывать-то нечего. Обычная история, просто такие прекрасные были двухлетки… Вероятно, это-то их и погубило, по правде говоря.

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

И ветеринар, слегка подергивая головой от нервного напряжения, принялся высказывать свое нелестное мнение:

– Ну, разумеется, тренерам такого уровня, как Каспар, подобных вещей в лицо не говорят, однако двухлетке ничего не стоит дать слишком большую нагрузку на сердце, а ведь если эти двухлетки хороши, они участвуют в самых престижных скачках, и от победы зависит слишком многое – племенная ценность и тому подобное, – и жокей, который, заметьте, действует в строгом соответствии с инструкциями, может заставить азартного жеребчика прийти первым, но при этом более или менее загубить его будущее.

– Донкастерскую «Футурити» Глинер выиграл по колено в грязи, – задумчиво сказал я. – Я сам это видел. Очень тяжелая была скачка.

– То-то и оно, – сказал Бразерсмит. – Однако после этого я устроил ему полный осмотр. Проблемы начались не сразу. На самом деле вообще ничего такого заметно не было, пока он не принял участие в «Гинеях». С этой скачки он вернулся абсолютно разбитым. Поначалу мы думали, что это вирус, но через несколько дней стала прослушиваться сильная аритмия, и тогда уже все сделалось ясно.

– А что за вирус? – спросил я.

– Так, погодите… В тот вечер после «Гиней» у него была небольшая лихорадка, как будто начинается конский грипп или что-то в этом духе. Но дальше это не развивалось, так что дело было не в этом. Так что да, это все сердце. Но мы этого предвидеть не могли.

– А у какого процента лошадей развиваются проблемы с сердцем? – спросил я.

Неотступно терзавшая его тревога слегка улеглась: это была менее болезненная тема.

– Ну, примерно у десяти процентов лошадей бывает аритмия. Далеко не всегда это что-то серьезное. Владельцы таких лошадей стараются не покупать, но вот, например, у Найт Нерса шумы в сердце, а он «Чемпион Хердл» выиграл.

– А многих ли лошадей приходится отстранять от скачек из-за проблем с сердцем?

Он пожал плечами:

– Ну, может быть, двух или трех из ста…

А у Джорджа Каспара каждый год тренировалось никак не меньше ста тридцати лошадей…

– Скажите, – спросил я, – а в среднем лошади Джорджа Каспара более склонны к сердечным заболеваниям, чем у других тренеров?

Тревога вернулась с полной силой.

– Я даже не знаю, следует ли мне отвечать на такой вопрос…

– Но если нет, то в чем проблема? – сказал я.

– Но вы-то с какой целью спрашиваете?..