Вторая рука

Парень сел как следует – его хватило секунд на двадцать. «Да, – подумал я, – мальчик далеко пойдет – прямо с местной станции».

Утром по средам всегда проводят резвые галопы, и на Пустоши, как обычно, паслось множество заинтересованных наблюдателей: владельцы, журналисты, разные букмекерские жучки. Повсюду, как дополнительные глаза, торчали бинокли, писались заметки личными секретными шифрами. Утро выдалось холодным, зато новый сезон только начинал разогреваться. Вокруг царило общее ощущение целеустремленности, деловитая суета. Конный спорт разминал мышцы, играл мускулами. Здесь, под высоким саффолкским небосводом, кружили деньги, доходы и налоговые поступления. И я по-прежнему был частью этой суеты, хотя и не в прежнем качестве. Да, Дженни была права: в офисе я бы сдох.

– Доброе утро, Сид.

Я обернулся. Джордж Каспар, верхом на лошади, не сводил глаз с дальней цепочки всадников, шагающей вдоль края Пустоши со стороны его конюшни на Бери-роуд.

– Доброе утро, Джордж.

– Ты здесь остановился?

– На пару дней.

– Что ж ты нам-то не сказал? У нас свободная кровать всегда найдется. Ты позвони Розмари.

Он по-прежнему провожал взглядом всадников. Это приглашение было всего лишь жестом вежливости – он не рассчитывал, что я его приму. Я подумал, что Розмари упала бы в обморок, если бы услышала.

– И Три-Нитро тоже там? – спросил я.

– Ага. Шестой от начала.

Он окинул взглядом заинтересованных зрителей:

– Ты Тревора Динсгейта нигде не видел? Он сказал, что утром приедет сюда из Лондона. Собирался выехать пораньше.

Я покачал головой:

– Нет, не видел.

– Там, в цепочке, две его лошади. Он хотел посмотреть их в работе. – Джордж пожал плечами. – Что ж, если опоздает, то все пропустит.

Я улыбнулся про себя. Иные тренеры нарочно вывели бы лошадей попозже, дожидаясь приезда владельца, – но только не Джордж. Владельцы выстраивались в очередь, ожидая его милостей и комментариев, и Тревор Динсгейт, при всем своем могуществе, был всего лишь одним из многих. Я поднял бинокль и стал смотреть. Цепочка в сорок голов приблизилась к нам и стала заворачивать, ожидая своей очереди делать галоп в гору. Та конюшня, что шла перед лошадьми Джорджа, уже почти закончила, конюшня Джорджа была следующей.

У парня на Три-Нитро был красный шарф, завязанный поверх воротника оливково-зеленой куртки. Я опустил бинокль и принялся разглядывать его, пока он поворачивал. Все прочие смотрели на его лошадь с таким же любопытством, как и я. Ладный гнедой жеребчик, рослый, с крепкими плечами и широкой грудной клеткой; но на вид ничего такого особенного, чтобы прямо в глаза бросалось, что вот он, нынешний фаворит «Гиней» и дерби. Как говорится, если не знать, нипочем не скажешь.

– Ты не против фотографий, Джордж? – спросил я.

– Пожалуйста, Сид.

– Спасибо.

В последнее время я никуда не ходил без камеры в кармане. Узкопленочная, со встроенным экспонометром, самым дорогим в ней был объектив. Я достал камеру, показал ее Джорджу, он кивнул:

– Снимай сколько хочешь.

Он тронул свою смирную кобылку и поехал прочь, наперерез своей группе, чтобы начать утреннюю тренировку. Человек, который выводит лошадь из конюшни, не обязательно тот же самый, который ее работает на галопе, и, как обычно, ребята принялись пересаживаться, чтобы лучшие всадники очутились там, где это важнее всего. Парнишка в красном шарфе спрыгнул с Три-Нитро и остался стоять, держа его в поводу. Вскоре в седло вскочил другой, намного старше.

Я подошел поближе к группе и сделал несколько снимков чудо-коня и пару снимков всадника с более близкого расстояния.

– Инки Пул? – спросил я у него, когда он проезжал в шести футах от меня.

– Он самый, – ответил жокей. – Поберегись, на дороге стоишь!

Да, любезностью он не отличался. Если бы он не видел, как я только что разговаривал с Джорджем, он бы вообще попытался меня отсюда прогнать. Интересно, отчего он такой злой? Может, оттого, что так и не сумел выбиться в настоящие жокеи? В целом мне сделалось его жаль.

Джордж принялся разбивать своих ребят на мелкие группки, которым предстояло вместе делать галоп. Я отошел подальше на край поля, собираясь наблюдать за тренировкой.

Тут стремительно подъехала машина и резко остановилась, взвизгнув тормозами. Несколько бывших поблизости лошадей шарахнулись и бросились в стороны, встревоженно и возмущенно загалдели всадники.

Тревор Динсгейт вылез из своего «ягуара» и для пущего эффекта хлопнул дверцей. Одет он был по-городскому, в противоположность всем прочим присутствующим, хоть сейчас на деловое совещание. Черные волосы тщательно уложены, подбородок гладко выбрит, ботинки с зеркальным блеском. Не тот человек, с кем хотелось бы подружиться; я в целом не склонен сидеть в ногах у сильных мира сего и, нервно хихикая, подбирать оброненные из милости крошки. Однако же сила, с которой в мире скачек не считаться нельзя.