Вторая рука

– Нет. Джордж будет в ярости. Я сама… в смысле, я его предупрежу насчет последнего резвого галопа. Он думает, что я психичка, но, если я буду твердить об этом достаточно долго, он прислушается. – Она взглянула на часы и занервничала еще сильнее. – Все, мне надо ехать. Я сказала, что поеду погулять на Пустошь. Я этого раньше никогда не делала. Мне пора возвращаться, а то начнутся вопросы.

– Вопросы? У кого?

– У Джорджа, разумеется.

– Он что, в любую минуту знает, где ты?

Мы довольно быстро шагали обратно к церковным воротам. Розмари, казалось, готова была вот-вот пуститься бегом.

– Мы же все время разговариваем. Он спрашивает, где я была. Нет, он не подозрительный, это просто привычка. Мы же всегда вместе. Ну, ты же знаешь, что такое конюшня. Владельцы могут приехать в любое время. И Джордж предпочитает, чтобы я была дома.

Мы дошли до машин. Она неуверенно простилась, села в машину и умчалась в сторону дома. Чико, ожидавший меня в «скимитаре», заметил:

– Тихо тут, а? Небось даже привидения скучают!

Я сел в машину и бросил конвертик Розмари ему на колени.

– Пересчитай, – сказал я, заводя мотор. – Поглядим, много ли мы заработали.

Чико вскрыл конверт, достал плотную пачечку крупных купюр, послюнил пальцы.

– Ничего себе! – сказал он, закончив считать. – Совсем очумела.

– Она хочет, чтобы мы продолжали расследование.

– Тогда знаешь, что это за деньги, Сид? – сказал Чико, перелистывая пачку. – Это обязательства. Чтобы тебе неудобно было бросить расследование.

– Что ж, это сработало.

Часть доброхотного даяния Розмари мы потратили на то, чтобы заночевать в Ньюмаркете и побродить по барам. Чико общался с конюхами, я – с тренерами. Был вечер вторника, всюду было очень тихо. Я ничего интересного не узнал и выпил больше чем достаточно виски, Чико вернулся с икотой и практически больше ни с чем.

– Ты слышал про Инки Пула? – спросил он.

– Это песня такая?

– Нет, это рабочий жокей. А что такое рабочий жокей? Чико, сынок, рабочий жокей – это такой парень, который работает лошадь на галопе.

– Да ты пьян! – сказал я.

– Ничего подобного. Что такое рабочий жокей?

– То, что ты сказал. На скачках от него проку мало, зато он может хорошенько погонять лошадь дома.

– Инки Пул, – сказал Чико, – рабочий жокей Джорджа Каспара. Инки Пул работает Три-Нитро дома резвым галопом. Ты же просил узнать, кто проводит галоп Три-Нитро?

– Ну да, просил, – сказал я. – А ты ужрался.

– Инки Пул, Инки Пул! – твердил Чико.

– Ты с ним разговаривал?

– В жизни его не видел. Там были конюхи, они мне сказали. Рабочий жокей Джорджа Каспара – Инки Пул.

Вооружась биноклем, висящим на ремешке у меня на шее, я в половине восьмого утра поднялся на Уоррен-хилл, чтобы понаблюдать за утренней разминкой. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как я был одной из таких унылых фигурок в свитерах и шерстяных шапочках, с тремя лошадьми, у которых надо вычистить и отбить денники, койкой в общежитии и промокшими насквозь бриджами, сохнущими на кухне. Отмерзшие пальцы, очередь в душевую, висящий в воздухе мат и невозможность побыть одному.

В шестнадцать лет меня это все устраивало: лошади же! Прекрасные, удивительные создания, реакции и инстинкты которых существовали в ином плане, чем человеческие, как вода и масло: они не смешивались даже при соприкосновении. Понимание их чувств и мыслей – все равно что приоткрытая дверь, иностранный язык, слышанный мимоходом и выученный лишь отчасти. Овладеть этим языком полностью невозможно: у тебя для этого не хватает ни слуха, ни обоняния, да и телепатия тоже не на высоте.

То чувство единения с лошадью, которое я иногда испытывал в разгар скачки, было их даром низшему существу. И возможно, моя страсть к победе была моим даром им. Стремление бежать первым у них врожденное: все, что было нужно, – это показать им, куда и когда бежать. Можно сказать, не погрешив против истины, что, как и большинство жокеев-стипль-чезников, я понуждал и побуждал лошадей вырваться за пределы здравого смысла.

Вид и запах лошадей на Пустоши был для меня все равно что морской ветер для моряка. Я упивался им и чувствовал себя счастливым.

Каждую цепочку лошадей сопровождал и выпасал бдительный тренер. Некоторые из них приезжали на машине, некоторые верхом, некоторые приходили пешком. Многие здоровались со мной. Судя по улыбкам, некоторые в самом деле рады были меня видеть. Некоторые, из тех, кто не торопился, останавливались поболтать.

– Сид! – воскликнул один из тренеров, на чьих лошадях я выступал в гладких скачках до того, как мой вес догнал наконец мой рост. – Сид, тыщу лет тебя здесь не видно было!

– Тем хуже для меня, – улыбнулся я.

– Может, поездишь на моих? В следующий раз, как будешь здесь, созвонись со мной, мы это устроим.

– Ты серьезно?

– Ну а то как же! Если хочешь, конечно.

– Да я бы с удовольствием.

– Ладно. Это было бы здорово. Ты уж не забудь!

Он развернулся, замахал руками и заорал на парня, который заслужил его неодобрение тем, что растекся по седлу парализованной медузой.

– Твою мать, как у тебя лошадь соберется, если ты сам собраться не можешь?