Вторая рука

– Посадка будет жесткая. Топливо остыло на высоте… на холодном топливе горелка работает хуже. Чтобы разогреть воздух и обеспечить более мягкое приземление, нужно время…

На мягкое приземление нужно время… слишком много времени.

– Давайте выиграем гонку, – сказал я.

Он просиял.

– Давайте! – решительно сказал он. – Что это за городок там, впереди?

Я сверился с картой:

– Истборн.

Он взглянул на часы:

– Пять минут…

Бросил взгляд на альтиметр, на Истборн, над которым мы стремительно снижались.

– Две тысячи футов… Малость рискованно, как бы в крыши не врезаться. Тут, внизу, ветер слабоват. Но если включить горелку, мы можем не успеть сесть вовремя… Нет, не буду включать.

«Тысяча футов в минуту – это одиннадцать-двенадцать миль в час…» – прикинул я. Вообще-то, я за много лет не раз врезался в землю на скорости вдвое большей… правда, не в плетеной корзинке и не там, где из земли растут кирпичные стены.

Нас несло вбок над городком, под ногами мелькали крыши. Снижение было стремительным.

– Три минуты, – бросил он.

Впереди снова обнаружилось море: оно окаймляло дальний конец городка, и в какой-то момент показалось, что именно туда-то мы и сядем. Однако Джон Викинг все рассчитал.

– Держитесь, – сказал он. – Посадка!

Он сильно дернул за красную веревку, ведущую наверх, к шару. Где-то вверху клапан, выпускающий наружу горячий воздух, раскрылся полностью, шар потерял подъемную силу, и окраина Истборна ринулась нам навстречу.

Мы зацепили коньки серых шиферных крыш, наискосок пересекли шоссе и лужайку и грохнулись на широкую забетонированную набережную в двадцати ярдах от полосы прибоя.

– Не выходить! Не выходить! – заорал Викинг. Корзина накренилась набок и поволоклась по бетону следом за полусдувшейся грудой шелка. – Без нашего веса он может улететь дальше!

Совет был излишним: я все равно застрял среди баллонов. Корзина еще несколько раз качнулась и подпрыгнула вместе со мной, Джон Викинг выругался, сильнее дернул за красную веревку и наконец выпустил достаточно воздуха, чтобы шар остановился.

Он посмотрел на часы, и его голубые глаза торжествующе вспыхнули.

– Успели! Пять двадцать девять! Вот это всем гонкам гонка! Лучшая гонка в моей жизни. А что вы делаете в следующую субботу?

В Эйнсфорд я вернулся поездом. На это ушла целая вечность. Чарлз подобрал меня на вокзале в Оксфорде незадолго до полуночи.

– Ты участвовал в гонках воздушных шаров… – повторял он, словно не веря своим ушам. – И как, понравилось?

– Очень!

– А машина твоя так и осталась в Хайлейн-парке?

– Ничего, пусть постоит до завтра. – я зевнул. – Кстати, у Николаса Эйша теперь есть имя. Его зовут Норрис Эббот. Инициалы те же, вот олух-то!

– Ты сообщишь в полицию?

– Сперва попробуем его отыскать.

Он взглянул на меня искоса:

– Вечером приехала Дженни, уже после того, как ты позвонил.

– Только не это!

– Я не знал, что она приедет.

Что ж, я ему поверил. Я надеялся, что она ляжет спать до того, как мы приедем, – но она не ложилась. Она сидела на золотистом парчовом диванчике в гостиной, и вид у нее был воинственный.

– Мне не нравится, что ты так сюда зачастил! – заявила она.

Моя очаровательная супруга всегда умела ткнуть в больное место.

– Сиду здесь всегда рады, – сдержанно заметил Чарлз.

– Брошенному мужу следует иметь гордость, а не подлизываться к бывшему тестю, который мирится с этим только потому, что жалеет его!

– Да ты ревнуешь? – удивился я.

Она вскочила. Я еще не видел, чтобы она так злилась.

– Да как ты смеешь! – воскликнула она. – Он всегда на твоей стороне! Он думает, ты весь такой замечательный! Он просто не знает тебя, как знаю я, – он не понимает, что ты просто упрямый прохиндей, что ты гадкий, что ты вечно считаешь себя правым!

– Я спать пошел, – сказал я.

– И трус еще вдобавок! – выпалила она. – Не любишь, когда тебе правду в глаза говорят, сразу сбегаешь!

– Спокойной ночи, Чарлз, – сказал я. – Спокойной ночи, Дженни. Приятных тебе снов, радость моя.

– Да ты! Ты!.. Сид, я тебя ненавижу!

Я спокойно вышел из гостиной и поднялся наверх, в спальню, которую привык считать своей, – я всегда ночевал тут, когда останавливался в Эйнсфорде.

«Тебе незачем меня ненавидеть, Дженни, – уныло подумал я. – Я сам себя ненавижу».

Утром Чарлз отвез меня в Уилтшир, чтобы забрать машину. Машина по-прежнему стояла там, где я ее оставил, только теперь вокруг простиралось несколько акров пустынного луга. Питера Рэммилиза было не видать, поджидающих в засаде громил – тоже. Все чисто, можно спокойно возвращаться в Лондон.

– Сид, – сказал Чарлз, когда я отпер дверцу машины, – ты не обращай внимания на Дженни.

– Хорошо.

– И в Эйнсфорд приезжай в любое время, когда захочешь.

Я кивнул.

– Я серьезно, Сид.

– Угу.

– Черт бы побрал эту Дженни! – взорвался он.

– Да нет. Она просто несчастна. Она… – Я помолчал. – Наверно, она нуждается в утешении. В плече, на котором можно выплакаться, и так далее.

– Не терплю слез, – сурово сказал Чарлз.

– Ну да.