Вторая рука

– Ну и кто после этого циник? – Он улыбнулся и добавил с неподдельным, искренним сожалением: – Вот если бы ты, Сид, выступал по-прежнему!

– Ага.

Я сказал это с улыбкой, но он заметил взгляд, который я не сумел скрыть. И с сочувствием, которого я уж точно не хотел, сказал:

– Мне так жаль!

– Ну, главное, что это было и это было здо́рово! – беспечным тоном ответил я. – Остальное не важно.

Он покачал головой, сердясь на себя за свою неловкость.

– Послушайте, – заметил я, – вот если бы вы радовались, что я больше не выступаю, это было бы куда неприятнее.

– А славное было времечко для нас с тобой, а? Просто замечательное!

– Это точно.

«Иногда, – подумал я, – владелец и жокей понимают друг друга как никто больше». В той узкой сфере, где их жизни соприкасаются, где имеют значение лишь скорость и победа, они изредка разделяют общий тайный восторг, прочный, словно цемент. Со мной такое бывало нечасто, с большинством людей, на чьих лошадях я ездил, такого не было, но с Филипом Фрайерли такое происходило почти всегда.

От соседней группки, стоявшей поблизости, отделился какой-то человек и с улыбкой подошел к нам:

– Привет, Филип! Привет, Сид! Рад вас видеть.

Мы промычали в ответ нечто вежливое, но радость наша была искренней: сэр Томас Юллестон, ныне властвующий старший распорядитель, глава Жокей-клуба и практически всего мира скачек, был разумный человек, справедливый и незашоренный чиновник. Ну да, некоторые считали, что временами он бывает чересчур суров, но такая работа не для мягкотелых. Вскоре после того, как он занял эту должность, были приняты новые разумные правила и исправлены многие старые ошибки. Юллестон был настолько же решителен, насколько его предшественник был слаб.

– Ну что, Сид, как дела? – спросил он. – Много жуликов наловили?

– В последнее время – не много, – печально вздохнул я.

Он улыбнулся Филипу Фрайерли:

– Наш Сид службе безопасности на пятки наступает, знаете ли! В понедельник ко мне приходил Эдди Кейт, жаловался, что мы Сиду даем слишком много воли, и требовал, чтобы ему запретили работать на ипподромах.

– Эдди Кейт?! – переспросил я.

– Ну-ну, Сид, не стоит так пугаться! – поддел меня сэр Томас. – Я ему напомнил, что скачки вам многим обязаны, начиная с того, что вы спасли целый ипподром в Сибери, и так далее, и что Жокей-клуб в ваши дела никоим образом вмешиваться не будет, разве что вы сотворите нечто в самом деле дьявольское. Но, исходя из вашей биографии, я не представляю, чтобы вы и в самом деле выкинули нечто подобное.

– Спасибо… – еле слышно ответил я.

– И можете быть уверены, – твердо добавил он, – что это официальная позиция Жокей-клуба, а не только моя личная.

– А почему, – медленно спросил я, – Эдди Кейт хочет, чтобы меня остановили?

Он пожал плечами:

– Это как-то связано с доступом к архивам Жокей-клуба. По всей видимости, вы что-то из этого видели, а Эдди это не нравится. Но я так и сказал, что придется ему с этим смириться, потому что я никоим образом не намерен препятствовать человеку, которого я однозначно рассматриваю как благо для скачек.

Я испытывал мучительное ощущение, что меня расхвалили не по заслугам, но сэр Томас не дал мне времени возразить, продолжив:

– Почему бы нам не сходить наверх, не пропустить по стаканчику и не съесть сэндвич, а? Идемте, идемте, Сид, идемте, Филип…

Он развернулся и сделал нам знак следовать за собой.

Мы поднялись по лестнице с табличкой «Посторонним вход воспрещен», которая на большинстве ипподромов ведет в скромную роскошь распорядительской ложи, и оказались в устланном ковром помещении со стеклянной стеной, выходящей на скаковую дорожку с белыми перилами. В помещении уже сидело несколько компаний, и официант с подносом разносил напитки.

– С большинством присутствующих вы, я думаю, знакомы, – гостеприимно сказал сэр Томас. – Мэделайн, дорогая, – это жене, – ты же знакома с лордом Фрайерли и Сидом Холли?

Мы с нею обменялись рукопожатиями.

– Да, кстати, Сид, – он коснулся моего рукава, разворачивая меня навстречу одному из гостей, – вы уже встречались с Тревором Динсгейтом?

Глава 13

Мы смотрели друг на друга, вероятно одинаково ошеломленные.

Я думал о том, каким он видел меня в последний раз: распростертым на спине на каком-то сеновале, перепуганным до потери сознания. Я подумал, что наверняка это и сейчас отражается у меня на лице. Он знает, что он со мной сделал. Я просто не могу стоять перед ним, не дрогнув ни единым мускулом… а придется.

Мне казалось, будто моя голова парит где-то вверху, отдельно от тела. В какие-то четыре секунды спрессовалось жуткое количество жути.

– Вы знакомы? – спросил сэр Томас, слегка озадаченный.

– Да, – сказал Тревор Динсгейт. – Мы встречались.

По крайней мере, ни в его глазах, ни в голосе не было насмешки. Не будь это невозможным, я бы подумал, что он смотрит… опасливо.

– Угощайтесь, Сид! – предложил сэр Томас, и я обнаружил у себя за плечом официанта с подносом. Я взял стаканчик с жидкостью цвета виски, стараясь, чтобы пальцы не тряслись.